На нас по-прежнему вроде бы никто не смотрел. Мы поднялись и слегка обнявшись, как хорошие приятели, побрели к выходу. Бывает же, что мальчик просто дружит с девочкой? На самом пороге я обернулся и порадовался, что Даша этого не сделала. Нас все-таки заметили. Очкастая Женечка смотрела на нас во все глаза, и глаза эти за стеклами очков были такими огромными, как будто Женечка на расстоянии почувствовала, как нам с Дашей сейчас хорошо. Я только крепче сжал кулаки.
Мы забрели к пожарному щиту, который висел на задней стенке медпункта, и где обычно никто не бывал. Летний день входил в свои права, воздух стал жарким, но не горячим, с озера, шумя в кронах сосен тянуло ветерком. Даша ласково отвела мои руки, которыми я так всю дорогу и прикрывал ее обнаженные: я не мог бы подобрать сейчас верного слова: груди, сиськи, буфера? Эти чудесные, упругие, полные желания округлости ее тела.
— Ладно, — сказала она: — я хочу сделать последнюю ставку:
— Я проиграл, — сказал я, и тут же признался: — и я больше не могу: Мои яйца не железные, еще одного раза они не выдержат.
— Я ведь плавки сейчас сниму, — проворковала Дашка, — голая тут останусь. Ты этого не хочешь, что ли?
— Я этого не увижу, — взмолился я: — пойми ты, еще один удар твоей коленки, и я просто трупом лягу. Нет больше сил терпеть.
— А я, может, промахнусь, — многообещающе прищурилась Дарья. — и буду тут стоять перед тобой вся без одежки, и реветь от обиды. А?
Она так жалобно это сказала, что я почувствовал: сейчас снова кончу. Снова, но уже при свете дня упаду перед девушкой на колени в песок, и обкончаюсь, так, что шорты насквозь промокнут.
— А если не промахнешься? — прохрипел я, чувствуя, что пора менять тему.
— А если нет, — Даша взяла сама себя снизу ладошками за обнаженные грудки и блаженно потянулась, прижав их покрепче: — тогда уже ты разденешься и постоишь тут передо мной голый. А то я все раздеваюсь, раздеваюсь, а ты нет, и мне обидно конечно.
Блин! От этих слов мне стало еще хуже, то есть лучше. Безжалостно нывшие яйца сжались сами собой, член напрягся, готовый выбросить сквозь плавки и шорты очередную порцию наслаждения. У меня перехватило дыхание и я, прикрыв глаза только и простонал:
— Даша, я кончаю!
— А ну стой! — не открывая глаз, услышал я ее звонкий голосок и в следующую секунду получил в пах. Это было именно так, как обещала мне Даша в самый первый раз, когда началась наша роковая беседа у костра. По яйцам, коленкой, со всей дури. На этот раз Дашенька не промахнулась.
— О-о! — я завыл, как раненый лось, и покатился по песку, вскочил, посмотрел на Дашу вытаращенными глазами и побежал от нее, как будто боялся, что она еще и еще раз врежет мне своей безжалостной коленкой. На самом деле я просто не мог прийти в себя от позора, потому что совсем уже потерял и веру в свое мужество, и надежду выстоять против женского коварства. Мне было очень стыдно что глазастая, улыбчивая девчонка, на которой даже лифчика нет, смогла так меня отделать и унизить. К тому же и бежать быстро я не мог, то и дело садился на корточки, или падал на спину, выл, снова поднимался. И каждый раз видел рядом усмехающуюся Дашку. Лифчик она кое-как нацепила, чтобы не бояться случайной встречи с кем-нибудь из ребят, так что у меня не было даже призрачного утешения, что ей тоже не по себе. С издевательским сочувствием она спрашивала снова и снова:
— Ты кончил или нет? Ты же не кончил?
Я наконец остановился у проволочной сетки и глядя на девчонку с ненавистью, прошептал:
— Нет, не кончил: Мне не до того сейчас: Мне к доктору надо: Ты меня покалечила, стерва глазастая:
И, спотыкаясь взобрался на крыльцо, над которым красовалась надпись "Медпункт".
Настя, в своем белом халате сидела за столом и с интересом глядела на нас с Дашкой, запыхавшихся и растрепанных.
— Ну что, Дашенька? — спросила она весело: — ты всё-таки обыграла Сережу?
Я застонал от обиды. Я понимал, что надежды на Дашкино благородство нулевые и сейчас она окончательно опозорит меня перед Настей, которая со вчерашнего дня стала для меня почти что близким человеком.
— Ага, — простонал я: — она меня сделала!
— Да какое там! — сказала вдруг Даша с горечью: — я же стерва. Я же сука. Я же блядь.
Настя поднялась, одернула на тугих бедрах коротенький белый халат. Она была хороша, со своей рыжей беспорядочной прической и заинтересованной улыбкой:
— Это почему, Дашенька?
— Я ему проиграла, — сказала Дашка: — в шахматы проиграла, а коленкой по яйцам выиграла. Коленкой по яйцам, когда он глаза закрыл и ноги раздвинул. Ну разве не сука?