Тело Кати мучительно и почему-то очень приятно ныло. Она встала, каждый шаг доставался с трудом. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного.
— Ведро сама вынесешь и помоешь! — Борис подтолкнул девушку к выходу.
"Запомни, ты сама придешь сюда и снова на меня ляжешь! — потребовала скамейка. — Я слишком долго постилась!"
Катя вздрогнула, услышав этот мысленный призыв. После этого скамейка слышала разговор о вреде воровства и о том, что сливы она может унести с собой, в качестве моральной компенсации. Потом двери сарая скрипнули, и скамейка вновь очутилась в темноте.
Рано утором Борис принялся обкашивать сад.
"Надо привести из города сетку и обсадить сад по периметру колючими кустами!", — решил он.
Катя, отмочив в реке наказанную попку, ничего родителям не сказала, но ее почему-то вновь и вновь тянуло в сад к жестокому соседу.
— Ну вот, — Катя бродила по скошенной траве, — уехал! И слив не хочется!
Из сарая казалось, исходил призыв: я жду тебя на порку!
Часть третья
Девственницы под сметаной
В следующий приезд Борис увидел, что Катя, ничуть не стесняясь, вновь обтрясает деревья.
— Ты знаешь, мне понравилось! — сказала она, даже не собираясь убегать. — О таком сексе у нас в деревне не знают. А что еще умеют в городе?
— Пойдем в сарай! — он взял ее за руку. — Поможешь мне отнести скамейку в дом!
— Пойдем! — она пошла вслед за ним.
"Я знала, я знала, что меня вернут назад!", — скамейка была готова скрипеть пазами от счастья, но благоразумно не выдавала своего восторга, и даже забыла напомнить новому хозяину о розгах для воспитания Катеньки. Впрочем, тут пришел ее черед удивляться. За годы, проведенные в сарае, дом неузнаваемо изменился: стал выше, обшился пластиковой вагонкой. На полу лежал линолеум. Из мебели не сохранилось ничего. Даже огромная печка — старая подруга — была разобрана, на ее месте стояла "шведка" с камином из желтого кирпича. Старые кирпичи пошли на фундамент. Даже вместо окон стояли пластиковые стеклопакеты.
— Ну, теперь займемся воспитанием воровки! — он включил свет и толкнул ее лавке. — Раздевайся!
"Почему, какими судьбами я здесь, в этом доме? — Катя дрожала как осиновый лист, и, не выдержав напряжения, села на лавку. — Не хочу!"
"Не хочешь, но будешь!", — подумала скамейка, отметив про себя, что как только голое тело соприкасается с нею, она может читать и человеческие мысли.
— Ну, моя хорошая, — Борис внимательно осмотрел девушку с ног до головы, — раздевайся.
— Как?
— Полностью!
По спине девушки поползли мурашки. В тот раз он снимал с нее трусы, а теперь ей предстояло самой раздеться перед мужчиной.
Предательская слезинка покатилась у нее из глаз, но отступать было некуда: она сама пришла в этот дом.
— Ну, так то лучше! — Борис по-хозяйски осмотрел тело, вздрагивающее от каждого прикосновения. Вполне созрела девушка. — Что расселась? Встать, руки за голову!
Мужчина собрал груди в ладони. И тут тело Катеньки предало свою хозяйку: шарики грудей набухли, приподнялись, а соски набухли как тогда, в сарае.
— Ну, раз прошлый урок тебе впрок не пошел, — Борис, ощупав девушку с головы до пят, подтолкнул девушку к скамейке, — ложись сама, но на спину!
"Что он собрался делать?", — не поняла скамейка.
Катя покорно легла на тихонько скрипнувшую от удивления скамейку, и позволила привязать руки за головой.
"Как восхитительно она дрожит, — лавка млела от удовольствия, — послушалась меня, старую, пришла и легла. То ли еще будет!"
Борис, не спеша, по-хозяйски провел руками по вздрагивающему телу и накрыл ладонью лобок, а пальцами пошевелил потаенные девичьи губки.
— Что угодно, но только не туда, — Катя сдвинула еще не привязанные ноги, — а бить будешь сразу или потом?
— Нет, девочкой ты и останешься, как я и обещал, — Борис связал ступни девушки под лавкой так, чтобы она не могла сопротивляться, а заодно и прятать заветное местечко. — А вот теперь начнется самое интересное, — мужчина разделся сам, завернул крайнюю плоть и намазал восставший член густой сметаной.
"Что он собирается сделать?", — Катя со страхом смотрела за незнакомыми и ужасными приготовлениями. Скамейка поняла, что в голове жертвы царит полный сумбур: ей и больно, и стыдно, и страшно одновременно. Она так и не могла понять, почему сама добровольно отдала себя в руки злобному соседу и ждала своей участи, не имея возможности пошевелиться.
— Ну, моя хорошая, — Борис уселся ей на грудь, и слегка приподнял Катину голову руками, — открой шире ротик и облизывай! И не вздумай кусаться!