Мы как глупые девчонки бродили подручку по огороду. Бабушка нас не тревожила, только ворчала, что мы мало кушаем, но ведь мы думали о своих фигурах, а бабушка никак это не хотела понимать, все ватрушки да картошка, а вот вареную кукурузы мы жутко любили.
Я пыталась тонко подойти в своем разговоре к ее отношению с ее женихом, но Галина очень тактично обходила эту тему. Нет конечно, она много говорила про него, какой он красавец и умница, но мне было интересно не это, а как они это почувствовали, не как они встретились и куда ходили, а почему. Мне хотелось понять, почему именно он, а не другой, чем особенный по отношению к другим и как она это понимает. Но Галина не могла это выразить словами, а только пожимала плечами и говорила.
— Когда придет время, ты сама это почувствуешь и тебе не надо будет об этом думать — и подумав немного она добавила. — Когда ты не сможешь найти ответов на поставленные тобой вопросы, наверное это и будет твоя любовь.
Я видела блеск в ее глазах, он искрился, даже не искрился, а излучал нежность и доброту, лишь слегка грустная улыбка выдавала ее мысли. Я только могла догадываться о чем она в этот момент думает.
Особенно мы любили вести душевные беседы по ночам когда все ложились отдыхать, звуки замолкали и появлялась первая свежесть после знойного дня. Мы шли на веранду, перед окнами поливали землю водой, так становилось прохладней, но пожалуй главное от этого появлялся запах мокрой пыли. Мы его глубоко вдыхали, он на нас действовал дурманно, слегка сырая земля, и сразу влага, прохладная влага. Мы садились и первые минуты молчали, просто нюхали.
Вечером было приятно говорить о будущем, помечтать, построить планы. Тихий шелест кустов и сверчки. Иногда они так громко стрекотали, но я не могу представить деревню без сверчков, мне нравиться их слушать. Иногда валяясь на веранде и слушая их мы засыпали, и только с рассветом просыпались от утренней прохлады, потеплей укрывались и ложились досматривать свои сны.
А иногда перед сном мы ходили купаться. Ночи в деревне очень темные не то, что в городе, с не привычки даже страшновато, особенно пугают летучие мыши. Они пролетают почти над самой головой и так быстро меняют свое направление полета, что именно этим они и пугают меня. Речка была сразу за огородами. Пока мы шли к ней, то собирали светлячков и бросали в банку. Они там ползали создавая тем самым для нас настоящий фонарь. Удивительно как их брюшко вообще может светиться, наверное я днем этих светлячков тоже вижу, но днем они для меня просто жучки, а ночью волшебные фонарики. В крышке мы проделываем дырки, что бы они не задохнулись, так они могут жить до рассвета, после выпускаем, а на следующую ночь набираем новых.
Подходя к речке мы останавливались и прислушивались, нет ли никого и только убедившись, что действительно нет спускались к воде. Хоть нас двое, но мы боялись. Плавали мы всегда голышом, этому меня научила Галина, а после она научила меня и загорать без ничего, правда для этого мы долго бродим по огороду среди кукурузы, а после выходим на нашу маленькую опушку. Она очень маленькая, это даже не опушка, а просто клочок поваленной кукурузы, именно там и устраиваемся. Здорово вот так лежать животом к небу, защурить глаза от солнца и млеять от удовольствия.
Вода в реке бежит не спеша, она чистая, очень часто попадаются раки, но они не щиплются как мы раньше думали, просто их не надо трогать, ведь они сами боятся нас. Банку со светлячками ставили на видном месте, что бы знать куда после плыть, вроде маяка иначе в темноте можно заблудится ведь кусты у берегов черные и невидно берега.
Мы раздевались и шли в воду. Однажды Галина остановила мои руки от такой процедуры, она подошла ко мне и как свое собственно платье сняла его с меня, а после все остальное. Мне даже стало немного неловко.
— Ну, а теперь твоя очередь — как ни в чем небывало сказала Галина. — Попробуй.
Мы ежедневно плавали голышом, принимали вместе душ, да и спали тоже без ничего, и загорали. Поэтому я привыкла к Галининому телу, сперва я его украдкой рассматривала, брало любопытство. Наверное понимая это, а может и нет Галина ложась загорать сразу прикрывала глаза полотенцем, а я косясь рассматривала его, а иногда брала соломинку и водила ей по Галининой коже. Тогда я могла не стесняясь смотреть на него. Мня больше всего удивляла ее грудь, я помнила ее с детства, совсем щупленькой, но теперь она была иной.
Галина прирожденная брюнетка, но современем ее волос немного посветлел, сперва появился фиолетовый, а затем каштановый оттенок, но ресницы и брови остались все такими же черными. Среди нас она была самой смуглой, наверное, в бабушку, она у нас тоже смуглая. Я водила соломинкой по ее коже и на ней появлялся беловатый след, так я могла писать и рисовать незамысловатые рисунки. Однажды мы загорали, я смотрела как по ее коже бежал совсем маленький муравей, он бегал из стороны в сторону, наверное ему было непривычно бежать по ровной поверхности. Сперва он добежал до Галининой шеи, затем вернулся на живот и снова побежал вверх, но на пол пути повернул в сторону и пробежал по ее груди, прямо по центру. Я заметила, как на моих глазах напряг ее сосок, она лежала спокойно, но он сжался. Я невольно посмотрела на свой, прикоснулась к своему розовому бугорку и он моментально затвердел и вытянулся. Странное ощущение я почувствовала сперва в груди, а после и внутри.
Галина повернулась спиной ко мне.
— Я даже не знаю — робко произнесла я, но сама коснулась ее застежки на шеи и расстегнула ее. От своей смелости я даже немного испугалась, но в тужу секунду мои пальцы нащупали собачку от молнии и придерживая за застежку платье повили ее в низ.
Над речкой полетел звук раскрываемой молнии, он был шуршащим и звонким, казалось, что его слышно даже в деревне, сверчки и те замолкли на какое-то мгновение. Мои пальцы дошли до конца молнии и уперлись в пояс платья. Продолжая свой маленький ритуал, я спокойно развязала его, своему спокойствию я была очень удивлена. Развязывая пояс, поймала себя на мысле, что мне это даже нравиться. Кругом черная ночь, звуки леса и воды, только звезды, что пробиваются сквозь листву деревьев, наблюдают за мной. Никого, совсем никого.