В кабинете сидели двое. Майор милиции Бабаков и капитан милиции Тихомиров. Они сидели и пили водку. В рабочее время и в рабочем кабинете Бабакова, заместителя начальника ОВД.
Конечно, это было нарушение. Конечно, это предосудительно. Но что поделать? Когда, спрашивается, пить водку офицерам милиции, если у них любое время — рабочее, если весь день — рабочий, да к тому ж — "ненормированный"? Или вовсе не пить? При такой-то службе? Которая опасна, как особо опасный рецидивист, и трудна, как самый трудный подросток?
И как ни пытались они расслабиться, отрешиться от своей службы — всякий раз она бесцеремонно напоминала о себе. Напомнила и сейчас: едва они осушили стаканы — на майорском столе задребезжал телефон.
"Чего там еще: " — проворчал Бабаков, но трубку поднял.
— Да?
:
— Чего?
:
— А поподробнее можно?
Видимо, его пожелание было исполнено: вслушивался он долго. И наконец — распорядился:
— А вот давай-ка его ко мне!
— Чего там? — спросил Тихомиров, когда начальник положил трубку.
Бабаков засмеялся басовито и благодушно. Поведал:
— Анекдот! Комедия!"Берегись автомобиля-2, или — деточка Юрия Деточкина". Короче: этот: Малахов, кажется? Ну, стажер при убойном? Стоит на крыльце. На нашем крыльце. Курит. И видит: подкатывает патрульная "десятина". Нашей конюшни рабочая лошадка. Заруливает на стоянку. Чинно-благородно. Встает. Глушится. Все нормально. И тут — из-за руля вылазит какой-то сопляк. В гражданском. Захлопывает дверь и как ни в чем не бывало шагает прочь. А больше — в салоне никого и не было.
— Интересно! — сказал Тихомиров.
— А то! Вот и стажер так решил. Окликнул парня. Думал, деру тот задаст, уж стойку принял стартовую — ан нифига! Парнишка — законопослушный оказался. Сам подошел. Стажер, такой, в непонятках: "Это чего за нахуй? Как ты, щенок, оказался в боевой милицейской машине?"
— А он?
— А он такой, вроде даже с вызовом: "С трех раз догадайся! Подсказка первая: в мусарне вашей я не работаю!"
— Фигасе! Больной, что ли?
Бабаков осклабился:
— Хы-хы!"Больной"? Еще какой здоровенький. И ушлый, чертенок, — пробу ставить негде! Короче, стажер прихватил его за шиворот, поволок в дежурку. А тот — и не рыпается. А в дежурке — там сейчас Митрич. Ну и он-то пацана мигом срисовал. Потому как юная знаменитость. Звезда микрорайона, етить. Короче, Олега, доведется тебе сейчас поручкаться с самим Колей Лакки!
Вероятно, если б было сказано "Лакки Лучиано" — и тогда б майорское объявление не прозвучало более помпезно и многообещающе. Капитан Тихомиров аж присвистнул:
— Фигасе! Наслышан, наслышан. Ленка Панарина рассказывала:
— Ага: — немного рассеянно кивнул Бабаков, натягивая пиджак и, видимо, готовясь к серьезному официальному разговору. — Уж Ленке-то он порядком крови попортил: Святая душа: Ленка, в смысле: После универа и при таком-то папике "разлампасистом": могла бы сразу в главк: а на "земле" пашет: с вот такими: шпанюками валандается:
Он говорил словно про себя, машинально, и будто думая о другом. Наконец, совладав с пиджаком, встал, тряхнул головой и сказал уже громко, четко:
— Так, я не понял! Где он? В этажах заплутали? Сразу в обоих?
И тотчас, в ответ на его командирское недоумение, в дверь постучали, будто с той стороны лишь ждали этого властного окрика.
— ДА!
Молодой сержант с короткоствольным автоматом на боку ввел в кабинет паренька лет шестнадцати. Среднего роста. Худощавый, но не заморыш. Одет просто, но не в рванину: мешковатая легкая куртка неброского мшисто-болотного оттенка; столь же мешковатые, потертые джинсы цвета бирюзы, утомившейся быть драгоценным камнем; и отличные, фирменные "гриндеры". Вихрастый, волосы рыжеватые, но едва ли дающие шанс на должность в конан-дойловском "Союзе рыжих". Лицо веснушчатое, и потому казалось оно более инфантильным, нежели было в действительности. Сейчас это лицо хранило сосредоточенно-хмурое выражение, но все равно сквозила в нем постоянная, неизбывная ухмылка, беспечная и насмешливая. Во всяком случае, она точно пробивалась наружу через живые, нахальные глаза, зеленые и игристые, как безалкогольный напиток "Тархун".
— Так вот ты какой, Коля Лакки! — молвил капитан Тихомиров, когда сержант-конвоир удалился.
Паренек надменно вскинул подбородок:
— Для кого Лакки, а для кого — Лисицын Николай Иванович!
Он стоял непринужденно и развязно, откинувшись малость назад, к отделанной под дубовый шпон стене. Руки покоились в карманах мешковатых джинсов. Будь на его шее алый галстук — с него можно было бы писать картину "Допрос пионера в гестапо". Но алого галстука на нем не было.
— Коля у нас обидчивый, — пояснил Бабаков, будто бы даже гордясь норовом задержанного. Обратился к нему, указал на свободное кресло: — Присаживайся, Коля.
Тот вразвалочку проследовал через кабинет, плюхнулся. Достал из кармана пачку "Лакки Страйк", вытянул сигарету. Бабаков с издевательской услужливостью поднес зажигалку. Заметил:
— Мог бы и нашими угоститься. Би май гест, как говорят техасские рейнджеры!
Паренек мельком скосил взгляд на золотистую коробочку легкой "Явы", лежавшую на столе. Буркнул:
— Я такое говно не курю.
— Хамишь! — негромко осудил майор Бабаков.
Коля затянулся, подернул плечами. Поморщился и сказал:
— Ладно, командир! Давай тут обидки жарить не будем — давай к делу перейдем. Тебе, наверно, интересно, как так вышло, что я прокатился на вашей ментовозке?