Олег перестал стесняться быстро, ему стало нравиться. Даже простые прикосновения к жене во время купания стали другими, яркими. Они много смеялись и дурачились. И вокруг него увивалась Оля, и ему тоже это нравилось. Жена, наверное, немного ревновала и стеснялась, так что когда они с Мишей придумали подбрасывать на скрещенных руках Олю, она сначала отказалась, манерно плавая вокруг. Но увидев, с каким смехом, визгом и удовольствием это делает Оля, нисколько не стесняясь тому, как прыгают ее титьки, или как мелькает в воздухе ее промежность, дала себя уговорить и она. Олегу, впрочем, больше нравилось бросать Олю. Костяшки его кулака как раз попадали ей в мягкую мокрую щель, когда она елозила на их руках, устраиваясь поудобнее. И, главное, никто по этому поводу не парился, как будто этого и не было. Так что в конце концов перестали паритьс я и они.
Заминка вышла только после купания. Оказалось, когда Ивановы стали натягивать плавки, что Сидоровы и не собирались одеваться. Просто подобрали вещи и пошли, о чем-то болтая.
— Ээээ, — протянул Олег.
Те оглянулись, но сразу поняли причину:
— А, вы хотите одеться? . .
— Ну, да, — сказал Олег, -… если вы не против, — смягчила формулировку Марина.
— Ой, ну, да, это в Европе свободно, а здесь люди не привыкли, — сказала Оля мужу.
Тот с согласно пожал плечами. Видя, что Ивановы все еще мнутся, Оля добавила, не то с угрозой, не то с обидой:
— Если вы так хотите, то мы, конечно, тоже можем одеться…
— Нет, нет, что вы, — поторопился Олег, — это дело личное.
Глупо было бы теперь портить отношения, непонятно из-за чего, тем более после всего, что было. Хотят голышом, пусть будут голышом.
— Так дети же, — подумала вслух Марина.
Сидоровы рассмеялись.
— Да чего они там не видели. Это же просто писи и попы, они есть у всех.
У Марины крутилось в голове про Наташу, но это была бы уже вовсе мелочная нудность, да и Сидоровы уже не слушали, так что Ивановы просто пошли вслед за ними.
— Да это нормально, — через несколько шагов произнес Олег, убеждая не то себя, не то жену. — Предрассудки.
— А я ничего и не говорю, — поддакнула она. И, подумав, добавила, — просто все как-то слишком быстро для меня…
Когда мужики занялись мангалом, женщины стали соображать что-нибудь салатное, и обстановка разрядилась. Слово за слово, и они снова стали болтать, как лучшие подружки.
Тыльной стороной руки, в которой держала нож, Оля хотела вытереть что-то на щеке, но этим ножом она только что резала лук, и оттого чихнула.
— Ой, щас слезы побегут… Знаешь, я мир повидала уж, и точно говорю — лучше наших женщин нет на всем свете. Вот взять тебя. Ты красивая, причем естественно красивая. Ты умная. Ты образованная. Ты профессионал. Ты отличная хозяйка. Ты чудесная жена и великолепная мать. Да половины от этого было бы достаточно, чтобы быть одной из лучших жен в Европе, а в Африке ты могла бы быть королевой, если бы их королевы умели считать дальше десяти…
Марина засмеялась. Правда-не-правда, но слушать приятно.
— А что ты имеешь? Даже не отвечай, я и так скажу. Олег мужик хороший, но ведь все это он не ценит. Думает, что это все норма вещей, ничего не стоит. Не понимает, как ему повезло. Обычная тетенька, чтобы варить ему борщи и стирать носки. Правда ведь?
Марина слегка пожала плечом, что можно было понять как "ну, примерно так".
— Истинно тебе говорю — зажрались наши мужики. Ты достойна жить в Париже, а ты, можно сказать, коров в тайге доишь. Это преступление. Как бриллиантом орехи колоть… Ох, разбаловали мы их. Уверены, что мы никуда не денемся. А мы можем и деться. Я так запросто могу. И не тайком, а при нем — пусть ревнует, путь знает, что за меня надо всегда бороться…
Оля помолчала.