Жили мы с Ванюшей все эти дни не касаясь земли. Плывя в пуховых облаках восторга, примчались ко дню, который стал для нас последним. Как же невыносимо быстро он нагрянул! В самый разгар страсти, на самом пике нашего счастья:
Ровно через 4 сутки с самого утра приехал Петро. Привез с собой еще продуктов, спиртное и уже замаринованный шашлык на всех. Опять с ночевкой. Мы встретили его сияющие, переполненные взаимной любовью и страстью. Мужик лишь кратко порасспросив о житье-бытье, весь день пристально наблюдал, все больше мрачнея и замыкаясь в себе, когда мы сияющие появлялись на людях, неохотно отрываясь от взаимного милования. День, как и несколько предыдущих, пролетел легко и незаметно. И вот уже вечер, на углях исходит ароматами готовый шашлык.
Погода последние дни более-менее стабилизировалась. Потеплело, все чаще из-за туч являлось горячее солнце. Вечерами опять стали донимать стаи лесных кровопийц.
Все уже без комбинезонов, но еще тепло одетые собрались в большой беседке. На этот раз директор и гость разделили нашу молодежную компанию. Шашлык готовил сам автор и в связи с этим пил совсем немного. Под веселые тосты и песни, отменный шашлык, и щедрые салаты водка вперемежку с пивом и вином лились рекой. Все быстро пьянели. Молодой, непривычный к столь обильному потреблению алкоголя, организм Вани вскоре сдал. Приобняв меня за плечи, тыкаясь в шею и ухо мокрыми губами, Ваня икая лепетал:
— Кирюша, я совсем бухо-ой, ик. Надо полежать, ик, немножко. Отведи меня, ик, в постельку, пожалуйста. Ик. Я: чуточку, ик. Полежу и: буду тебя любить, ик.
Я поднял его с лавки и поддерживая отвел в залу. Уложил в постель, а сам прилег рядом, поглаживая и целуя. Минут через 10 раздался тихий стук, в дверь просунулась рыжая голова поддатого Вити:
— Кир, Ванька спит? Ладно, пусть отойдет немного, а тебя там зовут — директор и его батя. Говорят, что хотят сказать тост и выпить за твое здоровье. Идем, Кир — они очень просили и точно не отстанут. Посидим у костра, а потом вернешься. Ваня ж никуда не денется. Все итак понемногу уползают в дом.
Погладив и поцеловав Ванюшку в щеку, я последовал за рыжиком. У костра были старшие мужики и ребята из нашей компании. Сел, выпили, потом еще. Помню сквозь хмель подумалось, что ничего мол страшного — Ваня поспит и присоединится к нам. Захмелел неслабо. Директор и ребята как-то незаметно рассосались. Остались я, Петро и костер. Тост на брудершафт. Потом мы оказались в салоне машины. Пьяные поцелуи, объятия. Раздевание. Возбужденный шепот Петра:
— Кир, давай! Напоследок: теперь уж точно в последний раз, больше меня не увидишь. Трахни, вы**и меня!!! как умеешь: как ты умеешь, бля! Я все дни только и жил вспоминая как ты со мной: меня: Верь, больше — никогда. Вы же скоро сваливаете. Прошу:
И опять поцелуи, жадный рот на каменном стволу, мощный отсос. И пьяное хаотичное мельтешение в мозгу — "ни за что, но он же: отец: знал: НЕТ: но если бы не он, не было бы этого счастья, Ванюши: ничего бы не было: ладно, **й с тобой: последний раз: бля, как е**ться хочется, как он сосет! . . ах-х-х! … давай".
И вот я уже на нем и в нем и дикая, яростная, выносящая мозг е**я. Раз, второй, третий: и вдруг звук открываемой двери и: омертвевшее лицо моего Ванюши, его яростный, ненавидящий взгляд. Дверь з грохотом захлопывается. Я лихорадочно одеваюсь, лечу за ним. Ваня, сгорбился над землей, его немилосердно рвет. Подбегаю, робко касаюсь плеча
— Не тронь меня, прочь!!!
Опять содрогается и рвет со стоном, фонтаном. Срывается к умывальнику. Моется и мчит в залу. Я з ним.
— Не подходи — ревет он — не касайся: ты, ты просто животное, тварь, е*ливая и мерзкая. Как ты мог!? Это же отец, мой ОТЕЦ!!! Как же я тебя ненавижу!!! Мразь, скот, козлина вонючий!!!
Он бросается на меня с кулаками. Лупит куда ни попадя, пьяно, как попало. Я зажимаю его в руках. Падаем. Ваня как пружина бьется, рвется в руках, ревет, кусает, проклинает, проклинает и проклинает: наконец обессилел, затих. Плачет:
Я пытаюсь оправдаться, объяснить:
— Да — отец. Твой. Прости! . . ты не знаешь, ничего не знаешь: ради тебя, все ради одного тебя. Да ты, блять, знаешь что он сам: первый, еще тогда, в той поездке: меня вые**л! Как последнюю блять! И в рот и в зад: а потом типа тест на еб**вость придумал: заставил, и я: его: тоже натянул. Ради тебя, ради того чтоб быть с тобой все эти дни:
А потом он еще ночью: захотел. Типа, все: в последний раз: И сейчас: тоже: напоследок, что больше не увидимся: вот, так. Я ж бухой был: Ты спал: Я ж и вправду думал — ладно еще разик и все, и буду только с тобой: до конца. А он уедет. Не заберет тебя.
Ваня, едва слушая меня, содрогаясь всем телом выл и ревел:
— Не правда: отец никогда: не верю. Я Тебе НЕ Верю! Это все ты! Твоя вонючая похоть, твой ненасытный **й! Не верю!!! Отец не мог! Ты — это все ты! Мало тебе меня, всех тех козлов ваших! . . Мало? …
Как же это: ыыыыы: ведь так все хорошо было: я тебе, тебе — ТВАРЬ верил! . . Убирайся, убирайся вон!!! И чтоб никогда, слышишь никогда в жизни я тебя не видел!!! Больше НИКОГДА! Ты понял!!!
Если еще раз ты хотя бы подойдёшь: я тебя убью: или: себя убью. Ты, ты меня итак уже убил. Душу убил. Любовь убил: Этого я никогда не прощу: убирайся: из моей жизни. Я уже даже не ненавижу — я презираю тебя, ты мне мерзок, ты: просто: вонючая е*ливая тварь.
Он вонзил в меня такой взгляд, в самую душу, в сердце! Я ушел…
За дверью столпились сбежавшиеся на шум трое моих друзей. Я растолкал их. Рыкнул, чтоб убирались. Выбежал на улицу и завалился в беседку. Водки и вина было вдоволь. И я курил, рыдал, пил, выл и опять пил, пил и пил, пока просто не вырубился…
Очнулся уже на заре от чувствительного тычка в плечо. Опухший, окоченевший, с чугунной головой. Рядом сидел угрюмый Петр.
— Мы уезжаем. Я говорил с Ванькой — он немного успокоился. Увидеться с тобой не захотел. Просил передать, что извиняется за вчерашнее, но простить не сможет. Никогда.
Прощай, Кир: и прости: если сможешь: это все я, я виноват: но иначе не мог: Может когда-нибудь поймешь.
Петр ушел. Я уронил голову на стол. Уехала машина. Выпил еще с кружку водки и опять вырубился.
Проснулся в тепле, в комнате у ребят. Из столовой доносился шум голосов. Все обедали. Голова раскалывалась. Было так хреново, как еще никогда: