Они, Баклан и Архип, вслед за Зайцем покинув туалет, молча почистили зубы, молча умылись… что говорить про Коха или, тем более, Зайца, если даже Баклан — младший сержант Бакланов — не понял, всерьёз сказал рядовой Архипов ефрейтору Коху "готовь вазелин" или же это была в устах Архипа всё-таки метафора — фигура речи, — ещё вечером Баклан сказал бы, не задумываясь, что слова эти не имеют никакого буквально значения, но теперь… теперь, на исходе этой необычной ночи, обновившей многие смыслы-представления, могло быть что угодно!"Андрюха, зайди в канцелярию!" — негромко проговорил Баклан, первым закончив свой вечерний — или уже утренний? — туалет… и Архип, минуту спустя вслед за Бакланом направляясь в канцелярию, неожиданно остановился в проходе-проёме, ведущем в спальное помещение, — в этот-то момент Заяц и услышал голос Архипа, зовущего его, Зайца, к себе.
Заяц, делая шаг вперёд — на шаг сокращая расстояние между собой и Архипом, невольно подумал, что если сейчас… если сейчас Архип захочет с ним, с Димой Зайцем, что-нибудь сделать, то он это сделает без всякого труда, — делая шаг в направлении Архипа, Заяц ощутил-почувствовал, что воли к какому-либо к сопротивлению у него, у Димы Зайца, нет… "готовь вазелин" — сказал Архип Коху… или, может, Заяц не понял? Может, это Архип сказал ему, Зайцу?
— Ближе… или ты что — боишься меня? — едва заметно усмехнулся Архип, видя, как Заяц, сделав шаг, вновь нерешительно остановился.
Заяц, никак не реагируя в ответ — ни словом, ни жестом не отвечая на прозвучавший вопрос, подошел к Архипу ближе, — вопрошающе беспомощно глядя Архипу в глаза, Заяц остановился от Архипа в полуметре, и Архип увидел, как у Зайца от волнения-страха заметно пульсирует чуть ниже левого соска майка… "с этим Зайцем сейчас можно делать всё, что угодно", — невольно подумал Архип; ну, например… можно было сейчас приказать ему, Зайцу, идти в дальний — самый тёмный — угол спального помещения, чтобы там, повернув его задом, приспустить с него трусы, наклонить его вперёд, приказать-велеть ему, чтоб он сам — своими собственными ладонями — развел-раздвинул в стороны ягодицы, и, пристроившись к нему сзади… а ещё лучше: в том дальнем углу повалить его, послушного, на кровать, навалиться на него сверху, стянуть с него, с возбуждённого, трусы и, с силой в него вдавившись, сладко и долго мять его горячее, послушно-податливое тело, содрогаясь от наслаждения… "не может быть, чтобы он при таком раскладе остался безучастен — к такому кайфу остался равнодушен", — подумал Архип, изучающим взглядом скользя по симпатичному лицу Зайца, по его тонкой длинной шее… да, сейчас Заяц сделает в с ё, и Архип это прекрасно видел, точнее, видел-чувствовал — не мог не чувствовать.
— Короче, Дима-Димон… слушай, что я тебе, салабону, скажу… внимательно слушай — запоминай, бля! — негромко проговорил Архип, глядя молча стоящему перед ним Зайцу в глаза. — Ты меня перебил в туалете, когда я учил там Шланга быть человеком… но дело не в этом! Дело в другом: ты, будучи салабоном, подсуетился с чисткой писсуаров — вызвался всё сделать сам… а вот это уже — зря! Ты зачем это сделал — зачем так сказал?
— Не знаю, — Заяц, не понимая, куда клонит Архип, невольно пожал плечами. — Я подумал… подумал, что ты ударишь его.
— И что с того? — в глазах Архипа мелькнула усмешка. — Тебе с того — что?
— Не знаю, — едва слышно прошептал Заяц, пытаясь понять смысл вопросов — стараясь сообразить, зачем Архип его обо всём этом спрашивает.
— Добрый ты, Зайчик… но ты, бля, сейчас не на даче у любимой бабули — ты в казарме, и доброта такая здесь ни к чему… понятно, что ты салабон и, как все салабоны, ты будешь делать всё то, что будет делать твой призыв. Ну, то есть, это понятно… скажут тебе "сделай" — сделай. Попросят "помоги" — помоги. Это, Димон, нормально — без этого здесь нельзя. А нарываться на работу самому, суетиться, проявлять собственную инициативу — вот этого делать здесь не надо. Потому что никто тебе за всё это спасибо не скажет. Это во-первых. А во-вторых… ты, бля, пожалел сейчас Шланга — готов был завтра вместо него драить писсуары, а он, бля, хуйло носатое, случись что, первым будет драить тебе морду, потому что здесь твоя доброта выглядит как слабость, а такие, как Шланг, всегда хотят за счёт чьей-то слабости показать свою силу… потому что только так эти Шланги и могут утверждаться в жизни. Но я не о Шланге — я о тебе… ты, Димон, добрый, но здесь это выглядит как слабость, а ты этой слабости допускать не должен — вот я о чём тебе говорю! Спрячь, бля, свою доброту… казарма — это, бля, джунгли, и твоя доброта здесь может запросто тебе же самому выйти боком. А ты, бля, пацан вроде нормальный… нормальный ты, Зайчик, пацан — без гнилых понтов… потому я тебе всё это и говорю — объясняю-подсказываю. Понятно?
— Да, — кивнул Заяц.
— "Да", — передразнил Зайца Архип. — Ты, бля, нормально говорить можешь? Сам, бля, пацан нормальный, а сам, бля, как глухонемой… — Архип, говоря "глухонемой", как-то не подумал, что, во-первых, глухонемые ничего не слышат, а во-вторых, глухонемые не могут сказать "да". — Или ты что — боишься меня? Я что — такой страшный?
— Нет, — отозвался Заяц, и это была правда… точнее, это была почти правда: нельзя было сказать, чтоб Заяц совсем перестал бояться, но в данный конкретный момент ни в словах, ни даже в самой интонации голоса Архипа не было ничего угрожающего.
— Вот, бля, опять… "нет", — невольно улыбнулся Архип, снова передразнивая Зайца. — "Да", "нет"… ладно, Димон! Ещё убедишься, что я совершенно не страшный… а пока — всё! Подумай о том, о чём я тебе здесь сказал, — Архип уже хотел сказать Зайцу, чтоб он шел спать, но вместо этого неожиданно для себя самого произнёс-проговорил совсем другое: — А ты, бля… ты о чём сейчас подумал, когда услышал, что я тебя зову?
— Не знаю… ни о чём не подумал, — ресницы у Зайца непроизвольно дрогнули.
Архип, от взгляда которого не ускользнуло это невольное движение длинных ресниц, едва слышно засмеялся… было видно, что Заяц еще ни разу не брился, — щеки его были матово-чистые, нежные, без всякого проблеска какой-либо заметной растительности… а ещё на носу — ближе к переносице — у салабона Зайца было несколько едва различимых мелких веснушек, придававших его лицу выражение мальчишеской беспечности и даже отчасти наивности, — Архип, глядя на Зайца, чуть слышно рассмеялся:
— То, о чём ты подумал, мы с тобой, Дима-Димон, сделаем чуть позже… это, бля, кайф, и мы обязательно это сделаем, но — не сегодня… ты, бля, не ссы — не бойся: о том, что было сегодня ночью, никто ничего не узнает… я обещаю — слово даю! И о том, что будет у нас впереди, тоже никто ничего знать не будет. Понял меня?
— Да… я понял, — кивнул Заяц, глядя Архипу в глаза… "никто ничего не узнает" — это было сейчас самое главное!
— Вот, теперь нормально ответил — сказал "я понял"… и я, бля, понял, что ты меня понял. Мы ж, бля, с тобой как-никак земляки, — Архип тихо засмеялся. — В роте у меня земляков нет, а потому проверить это никто не сможет… так что, Димон, не ссы — в роте в обиду я тебя не дам. Но и ты, бля, учись за себя постоять… не у бабули же ты на даче! Завтра спишь до семи — имеешь право! Всё, бля… отбой! … — проговорил Архип, ловя себя на мысли, что этот Заяц, этот Дима-Димон, ему с каждой минутой нравится всё больше и больше… пацан, бля, и — на тебе: нравится… чёрт знает что!
Заяц, на слово "отбой" молча кивнув, устремился к своей кровати. А Архип, пройдя по коридору, вошел в канцелярию.
— О чём ты с Зайцем базарил? — Баклан, который слышал, как Архип позвал Зайца, вопросительно уставился на Архипа.
— Да, бля… объяснил салабону, что некрасиво "старичка" перебивать — что за такое неуважение к старшим товарищам можно, бля, запросто схлопотать в лобешник, — отозвался Архип, садясь против Баклана. — Чего ты, Санёк, хотел — чего меня звал сюда?
Они сейчас снова сидели так, как сидели в начале ночи… но сейчас эта ночь была на исходе — эта бурная ночь, обновившая многие смыслы-понятия, подходила к концу, и хотя они сидели точно так же, они уже были другие: с Баклана слетели все его понты, потому что после всего, что случилось-произошло этой ночью, было бы совершенно глупо крутить перед Архипом пальцы, каждый фразой и каждым движением доказывая своё превосходство и крутизну, в то время как сам Архип не мог не чувствовать, что, во-первых, младший сержант Бакланов на самом деле не такой уж крутой сексуальный монстр, каким он себя воображал-изображал, а во-вторых, в том контексте, в каком они очутились этой ночью, разница в сроках службы как-то естественно и необратимо утратила своё сакральное значение… и ещё было одно обстоятельство, тоже немаловажно: если в начале ночи Архип не мог не завидовать Баклану, который прозябал в казарме последние дни и которого на гражданке ждали биксы, то теперь Архип нисколько не сомневался, что на оставшиеся полгода службы ему, Андрюхе Архипову, бикс с успехом заменит Дима-Димон, и это будет ничуть не хуже… а может быть, даже лучше, поскольку всё в этом мире относительно, и что "лучше", а что "хуже" — кто знает? Короче говоря, никаких особых преимуществ за Бакланом Архип теперь, на исходе ночи, уже не видел, а это, в свою очередь, невольно делало их отношения паритетными, — они, Саня и Андрюха, теперь были на равных, и в этом был свой несомненный кайф — как если бы они были одного призыва.
— Я тебе о чём хотел сказать… ты, бля, наехал на Шланга — пообещал ему утро в голубых тонах… вазелин искать посоветовал… — Баклан, глядя на Архипа, усмехнулся.
— Ну… и что? — не понимая, куда Баклан клонит, Архип фыркнул, сдерживая смех. — А ты что, Санёк, предлагаешь? Ты хочешь, чтоб я его сделал всухую?
— Хуля ты ржёшь? А если он тебя вложит — если рота вернётся с полигона, и он командиру роту всё это распишет-расскажет? Ты не подумал об этом?