Мужики, — сказал Дымов, удовлетворенно вытянувшись на лежанке. После третьей стопки его раскрасневшееся после доброго пара лицо лоснилось. — Не пора ли нам о бабах?
Четверка немолодых уже мужчин, собравшихся в отдельном кабинете Сандуновских бань, удовлетворенно загоготала.
Только, чур, мужики, — снова заговорил Дымов, — давайте условимся. Во-первых, ничего не скрывать: ни подробностей, ни ощущений, ни впечатлений, ни последствий. Во-вторых, рассказывать будем о тех женщинах, с которыми все вышло вроде случайно, а мы потом о них ужасно жалели. И, в третьих, имена их должны начинаться на букву "О". И не врать!
— Ну, ты даешь, — воскликнул Марочкин, человек полный и простодушный. — Условий сколько. У меня может ничего такого и не бывало, Давай чего попроще: привел на квартиру, завалил, вставил, а наутро — под зад коленкой. Вот и весь рассказ.
— Нет, нет! Давай, как Кузмин предлагает, — неожиданно поддержал Дымова Ченцов, обычно неохотно участвовавший в подобных разговорах. — Ты все только вставил да вставил. Иной раз в жизни такое встречается, хоть роман пиши.
Четверо друзей собирались в Сандунах каждую третью пятницу месяца. Судьба разбросала их, бывших одноклассников, по разным местам: злачным и не очень. Вне бани они встречались редко. Только, разве, на днях рождения у друзей, да еще в начале осени иной раз удавалось выбраться вместе на охоту в дальнее подмосковное хозяйство. В баню, однако, ходили регулярно. И банные разговоры тоже были регулярными: после первой стопки — здоровье и польза крепкого сандуновского парка (куда уж там всякой зарубежной сауне). После второй — семья и работа. Ну, а после третьей и уже до конца — о бабах. Вот и сейчас третья стопка вывела их на проторенную дорогу, а чтобы не была эта дорога слишком гладкой, придумал Дымов свои условия.
— Ладно. Кто начнет?
— Да, пожалуй, я начну, сказал молчавший до сих пор Ивантеев, по слухам крутой бизнесмен. — Была у меня в юности одна история, для данного случая подходящая. И девушку звали Оля. Не знаю даже, хорошо ли говорить о том, что у нас было, ведь эта Оля и сейчас где-то живет. Ну, да ладно. Мы люди свои, расскажу.
Был я тогда совсем молоденьким студентиком. Когда мы, как припоминаете, приехали из своей Тмутаракани в Москву, устроила меня мамаша на квартиру к одной нашей давней знакомой, Капитолине Александровне. Женщина она была еще совсем не старая, но вся какая-то мятая, жеваная. Комнатушка у нее была крохотная, зато в самом центре, с окнами, выходящими на дом Ивана Козловского. Живем мы с ней в комнате вдвоем, с клопами, правда, еще. А за стеной (квартира то коммунальная) — две молоденькие девчонки с родителями. Еще в одной комнате — отставной милиционер. Кухни нет, газовая плита в коридоре стоит. Здесь же и туалет прилеплен. А ванна и вовсе рядом — в Чернышевских банях.
Об этих девчонках и будет мой рассказ, вернее, о младшей Оле. Старшая — Катя, моя ровесница, красивая была девка, да уж больно здоровая вымахала. Я то, вы сами видите, ростом не больно вышел, а тогда и вовсе субтильный был. Поэтому мы с Катей были просто друзьями и ни о чем другом не думали.
Вдруг я стал замечать, что младшая, Оленька как-то странно себя ведет. На глаза мне стала попадаться все время. Однажды даже в туалет мимо меня прошмыгнула в одной комбинации. Только мне не до нее было тогда. У меня в институте зазноба была, и дела наши с ней двигались очень споро. Я уж и за пазухой у нее своим человеком был, и под юбку, между прочим, был допущен почти до конца. И все у нас должно было вот-вот состояться, погода только мешала: стояла холодная весна, а квартиры пустой не было. Иначе бы я ее давно трахнул, нам обоим этого очень хотелось. Где уж тут мне Олю заметить?
И, впрочем, зря я ее не замечал. Девочка она была очень привлекательная, с симпатичной мордашкой, полненькая, а талия тонкая-тонкая. И грудь тоже вовсе не маленькая. Она тогда училась в школе, в последнем классе. Ну и, видимо, невзначай влюбилась в меня, сама того не заметив. А я, что называется, ни уха, ни рыла.
И тут вдруг происходит такая история. У моей институтской подружки внезапно обнаруживается какая-то редкая форма астмы. Родители хватают ее и, несмотря на то, что я еще не успел ее трахнуть, увозят в Крым на несколько месяцев. Я же остаюсь, можно сказать, со вставшим членом, приткнуть который совершенно некуда. На блядей у меня тогда финансов недоставало, любовницы, даже самой завалящей, не было. Вот тут то я и заметил соседку.
Прихожу я как-то домой пораньше, и вижу ее в халатике и в бигуди, прикрытых косынкой.
— Олюнь, — говорю я ей, — ты собралась сегодня куда или просто мне хочешь понравиться?
И на бигуди показываю. Она зарделась, а я продолжаю
Так ведь ты мне и так нравишься и с прямыми волосами, и даже как сейчас, с бигуди на голове.
Девочка еще больше стушевалась и убежала в свою комнату, а я следом за ней. Подошел и несмело обнял, рассчитывая в глубине души на серьезный отпор. Его, однако, не последовало. Оля покорно подставила губы для поцелуев, но сама на них не отвечала. Потом отстранилась и каким-то особенным голосом произнесла:
— Не нужно, сюда кто-нибудь войдет. Приходи лучше завтра пораньше.
Надо ли говорить, что на следующий день я летел домой как ошпаренный. Оля открыла мне дверь уже без бигуди, в симпатичной светлой кофточке и короткой клетчатой юбке. Тут я впервые обратил внимание на стройные ножки моей соседки.
По пятницам обитатели квартиры расползались кто куда. Олины родители собрались ехать на дачу прямо с работы. Милиционер с женой уже третий день пребывали за городом. Моя хозяйка Капитолина в эту пятницу совершала традиционный ежемесячный визит к двоюродной сестре, проживающей в огромной квартире на Башиловке, и собиралась пробыть там до понедельника. Катьки тоже не было дома, но ее планы нам не были известны.
Я притянул Оленьку к себе, но она ловко вывернулась и сказала:
— Пойдем к тебе, а то Катька вот-вот заявится.
Мы вошли в мою комнату и сели на диван. Оля уже не вырывалась из моих объятий, сказала только:
— Зачем ты это делаешь, ведь у тебя же есть Таня?
Я не стал посвящать ее в наши с Таней трудности и предпочел традиционное мужское объяснение:
— Да что ты? Я с ней уже давно расстался и все из-за тебя. Ты мне так нравишься, просто сил нет.
И я стал вдохновенно врать, чередуя слова с поцелуями и сам веря в то, что говорю. Как мы целовались! До головокружения, не отрываясь друг от друга. Я посадил Олю к себе на колени и отпускал нежные губы только затем, чтобы отдать должное шейке, щечкам и глазкам моей девочки.
— Тебе не тяжело? — шепнула она.
Мне не было тяжело, я с трепетом ощущал мягкое Олино тело, мой член твердел, упираясь в него, и Оля вздрагивала, чувствуя это.
Целуя нежную шейку, я опускался все ниже и ниже и, когда мне стали мешать пуговицы блузки, начал их расстегивать. Оля не сопротивлялась. Она безропотно позволила мне расстегнуть также лифчик, и на свет божий появились ее груди с розовыми сосками. Я тут же приник к ним губами.
В общем, дело двигалось. Однако, когда я положил руку на Олино колено, она резко сбросила ее и не дала прикоснуться к ноге.
— Не надо! — сказала она строго. Я не хочу.
Не знаю, надолго ли хватило бы ее строгости, но загремела входная дверь. Оля вспорхнула с моих колен, мигом привела себя в порядок, и мы пошли встречать Катю.
— А, вот вы где, — безразлично сказала высокая Катя, — я на сегодня отучилась и еду к Люське на дачу. Прямо сейчас. Олька, если родители будут звонить, скажи им, что я появлюсь в воскресенье.
Через час, одевшись и накрасившись, она ускакала, а мы с Олей снова принялись целоваться, теперь уже у нее в комнате на широком диване. Я уже не колеблясь, снял с нее блузку и лифчик, и сам остался только в тренировочных штанах. Мы терлись грудью друг об друга, и я не мог вспомнить ощущения, слаще этих прикосновений.
Я нежно поглаживал Оленьке ноги, и она замирала от неизведанного удовольствия. А мои руки поднимались все выше и выше. Вот, наконец, и кружева трусиков. Девочка вздрогнула и отстранилась.
— Не нужно. Я боюсь, подожди. Не сейчас.
— Но я чуть-чуть. Только потрогаю.
— Все равно не нужно. Ой, не снимай. Оставь, не трогай.
— Ну, чего ты боишься, девочка моя? Я не сделаю тебе ничего плохого. Только то, чего ты сама захочешь.
— Я ничего не хочу! Пусти, мне страшно. Я разлюблю тебя.
— А сейчас ты меня любишь?
— Да, но я думала, что ты совсем другой, а ты меня обижаешь.
— Я не обижаю тебя, я только хочу, чтобы нам обоим было хорошо.
— Мне нехорошо. Мне страшно и стыдно.
Так заговаривая ей зубы, я все-таки стащил с нее трусики, Почувствовав это, Оля вскочила и забилась в угол дивана, натягивая на колени короткую юбку.
— Не надо, не трогай меня. Я дам тебе, только не сейчас. Завтра. Или хоть вечером. Я сейчас не могу. Оставь меня. Не трогай!
— Но ведь ты сказала, что любишь меня. Докажи это.
— Люблю. Но пусть это будет позже, не сегодня. Ну, хотя бы вечером.
— Ну, хорошо, хорошо, маленькая. Не бойся. Я тебя не трону. Я тоже люблю тебя и очень хочу. Ну, разреши мне только потрогать тебя, ну, там, между ног. И его возьми в руки.
— Нет! Нет!
— Ну что же ты? Говоришь, что любишь. Я вот ничего с тобой делать не стал, потому что тебя люблю. А ты только говоришь, одни слова.
Оля открыла глаза и, отведя их в строну, шепнула.
— Ну ладно.
Я подвинулся, сел рядом и потянул ее руку вниз. Коснувшись ладонью напряженного члена, который я уже успел выпустить наружу, Оля тут же отдернула руку. Но я держал ее крепко, и вот она уже взяла в кулак мою пылающую плоть.
С возрастом чувства, конечно, притупились, и теперь, даже когда мне член ласкают ртом, уже нет такого острого ощущения. А тогда, почувствовав как нежная чуть влажная девичья ладошка двигается вдоль моего мужского достоинства, я ощутил себя в раю. И начисто забыл, что еще совсем недавно вовсе не интересовался этой девочкой. Хотел только трахнуть ее, раз уж такая возможность представляется. Из любопытства и спортивного азарта. Теперь же я уже любил ее, ощущал прилив неизведанной еще нежности и счастья.
*****
— Но это я отвлекся. У нас то с Валей, повторяю, был только секс. И все произошло очень быстро. На третий день после знакомства мы уже целовались, через неделю я уже не имел преград у нее под юбкой, а через две недели мы отметили юбилей: я всю ночь трахал ее в спальном мешке на полу палатки в походе. Бедная девочка, каково ей было всю ночь лежать подо мной на жестком лапнике. Впрочем, она не жаловалась.
Девственницей Валя не была и на меня никаких видов не имела. У каждого из нас была своя жизнь, а когда нам хотелось трахаться, мы сходились вместе и получали друг от друга свою порцию удовольствия.
Потом меня забрали в армию. В то время так поступали со всеми студентами поголовно. Меня еще раньше Славки призвали, но служил я все-таки на родине, хоть и за Уралом. С Валькой переписывался регулярно, хоть и не часто. Однако связи не терял.
Прошло что-то около двух лет. И вот отваливает мне начальство отпуск за отличную службу. Ну, съездил я к родителям, а потом в Москву захотел. У кого же мне остановиться? Конечно же, у Вальки. Она меня и приютила, а для того, чтобы никаких разговоров не было (мне пришлось спать с ней в одной комнате) привела к себе ночевать институтскую подругу Олю. Девочка как девочка. Полненькая, в талии тоненькая, ножки стройненькие, мордашка смазливая.
Легли мы спать. Валя с Олей на широкой тахте, а я на диване. Девчонки похихикали, покрутились и затихли. Через какое-то время я тихонько шепчу:
— Валь, а, Валь?
— Чего тебе? — такой же шепоток в ответ.
— Иди ко мне, я замерз.
— Погоди. Ольга еще некрепко спит. Приду.
Ну, у меня от этих слов хрен в потолок. Однако жду. Валька все не идет, боится, что подруга проснется. Я уже терпение терять стал, когда слышу — идет, шлепает босыми ногами по полу.
— Эх ты, — говорит, — замерз. Ну, уж я тебя согрею.
— Да, согрей. Особенно тут одно местечко замерзло.
— Это какое? Уж не то ли, что ты в мены все втолкнуть норовил? — хихикает Валя, а сама мой член ощупывает прохладными пальчиками.
— Он подрос.
— Еще бы не подрасти. Работы ведь у него никакой не было, только в рост и идти.
— Ну уж и никакой.
— Да, считай, совсем никакой. То ли дело у нас с тобой. Ты то, небось, не постилась.
— Не твое дело. Не болтай, а лучше приласкай меня.
Ну, я и давай ее ласкать. Ночнушку задрал, и туда. Сначала руками, потом языком, ну а затем и лошадку пустил. С голодухи кончил быстро, но Валька вроде бы осталась довольна.
— Ну, у тебя и дружок! Думала, он у меня со спины выскочит.
А сама смеется довольная. Я ее не отпускаю, сейчас, мол, отдохну немного и снова тебе всажу. А она мне в ответ:
— Ты, Санюра, это лучше для Ольги оставь, она тебе больше подойдет.
— Да ну тебя. Зачем она мне? Ее еще уламывать надо, да может она, не приведи господи, целка, слез не оберешься, а удовольствия чуть. Нет, мне кроме тебя никого не нужно.
— Дурак ты, дурак. Она знаешь какая. Не целка вовсе, но и не шлюха. А я? Я тебе так дала, для затравки. У меня ведь жених есть, замуж собралась. Сейчас вот с тобой попробовала: вроде и член у тебя побольше, чем у него, и ебешься ты лучше, а все равно мне с ним приятнее, Потому что его я люблю, а с тобой так, просто трахаюсь.
Я поскреб в затылке и спрашиваю:
— Так что? Мне прямо сейчас к ней и ложиться?
— Прямо сейчас и ложись. И послушай меня, не обнимай, не целуй, сразу рубашку вверх, трусы спускай, и в атаку. А уж как втиснешь свою дубину ей между ног, тогда целуй, ласкай, уговаривай, чтобы не обиделась.
— А ты?
— Я тут у тебя посплю, мне и одного раза хватит. А ты с нее до утра не слезешь, я тебя знаю.
Вот так и закрутилась наша с Олей любовь. Шмыгнул я к ней под одеяло, чувствую, деваха лежит на спине, дышит ровно. Я потихоньку ночнушку поднимаю, трусики беленькие с нее стягиваю. Удается. Не проснулась. Потом начал ноги ей аккуратненько раздвигать. Спит, не слышит. Я так думаю, она все это время только притворялась спящей и всю нашу возню слышала, да и разговоры с Валей тоже. Я у нее, правда, этого не спрашивал.
Стал я у ее ног на колени, раздвинул рукой липкие губки, приставил к ним свой окаменевший член и двинул его вперед. Он так разом до самого конца и вошел. Оля вздрогнула, попыталась вскочить, сразу же обмякла. Ну а я всем телом налег на нее и, не переставая, качал как насосом. Девочка сначала лежала смирненько, ну а потом стала потихоньку подмахивать мне, стонать и там внутри ласково сжимать мой член. А уж когда я кончил, пустив ей во внутренности горячую струю, затряслась как дервиш на молитве, и закричала гортанно и протяжно. Так вот мы с ней вместе и завершили свой сладкий труд.
Когда это все закончилось, подкатилась к нам Валька и говорит с ехидцей:
— Ну, Олечка-недотрога, теперь я вам и вовсе не нужна. Пойду в родительскую комнату спать, благо, их сегодня нет. А ты, Санька, дураком будешь, если хуй свой из нее хоть на малое время вынешь. Утром приду на вас поглядеть. И долг с вас возьму: при мне разок трахнетесь на свету. Очень я на это дело глядеть люблю.
И ушла.
Бывают такие дни и ночи, которые запоминаешь на всю жизнь. У меня тогда именно так и было. Хотелось бы сейчас кое-какие подробности пропустить, да я обещал не скрывать ничего. Так вот! В эту ночь мы глаз не сомкнули, а объятий не разомкнули. Извините за невольный каламбур. Только когда уже стало совсем светло, Оленька мне говорит:
— Санечка, я больше не могу. У меня там внутри все саднит. Я ведь почти девушка, ты у меня только второй, а первый был больше полутора лет назад.
В это время в щель просунулась хитрая Валькина рожица.
— Я вас в постель уложила — это моя заслуга. Поэтому дайте мне мой кусок пирога. Хочу поглядеть, как вы трахаетесь, очень меня это возбуждает. Ну-ка, одеяло долой и показывайте.
И мы показали все, что она хотела. Почти все, потому что я и тогда ненавидел любовь втроем, и сейчас ненавижу.
Любви нашей с Олей было трое суток. Вернее, два дня и три ночи. И не стал бы я вам рассказывать об этом, в, общем-то, заурядном происшествии, если бы не одно обстоятельство. И тут я хотел бы вам задать вопрос: "Случалось ли вам встречать женщину, у которой все как будто именно для вас приспособлено? Рост, сложение, внешность, характер, темперамент, интимные части, даже пизда. И все это не просто вам нравится, а, кажется, сделано по вашей мерке, вкусу и желаниям".
Собеседники задумались, и только Чепцов сказал:
— Да, у меня было что-то в этом роде.
— Так вот со мной, продолжал Димов, — так произошло, когда я узнал эту девочку. Я вдруг почувствовал, что ее где-то там делали специально для меня. Или еще определеннее: она — это тоже я. Такая мысль пришла мне в голову в не совсем обычное время, когда я в первый раз ебал ее. Войдя в нее, я ощутил не только удовольствие, но какой-то неиспытанный ранее комфорт. Потом оказалось, что это не только в постели, но всегда, что бы мы ни делали, чем бы ни занимались.
Я не любил ее в общепринятом смысле этого слова. Я любил ее, как любят только себя, как часть самого себя. Мне трудно было хоть на минуту отпустить ее, больно даже видеть как она, вылезая утром из постели, усталыми движениями натягивает на себя белье. Щемило сердце в предчувствии разлуки. Попробуйте представить себе, что у вас зачем-то должны отнять ногу, легкое или какой-нибудь другой орган, часть тела, без которой жить то можно, но какая это жизнь? Тогда вы поймете, что я тогда чувствовал.
Вот, братцы, какая у меня была встреча с девочкой Олей. Я ее после этой нашей встречи больше никогда не видал. И хоть баб у меня потом было до хера, никогда больше я такого чувства не испытывал. И еще скажу. Мне бы очень хотелось, иметь от нее сына. Это был бы по-настоящему мой ребенок, потому что он, его мать и я — один человек.
— Да :- вздохнули мужики. — Ты, Саня, мудрец. История твоя принимается, но в дебри сексуальной психологии мы сейчас не полезем, больно это муторно спьяну. Послушаем лучше Марочкина, он человек прямолинейный.
Ладно, — сказал прямолинейный Марочкин и уселся на топчан, поплотнее закутавшись в простыню, — раздразнили вы меня. Расскажу вам одну историю, которая, я думал, на свет божий никогда не выйдет. Вы, мальчики помните, наверно, что, когда мы в Москву приехали, я сильно зашибать стал, просто по черному. Так уж получилось: дружки появились, деньги шальные. Пили мы помногу, буквально до потери сознания. А у меня свойство такое. Как выпью — хер колом стоит. Бабу ему подавай, и все тут. Сейчас, конечно, все уже не так, а в молодости — ни какого сладу не было. Я, конечно, устраивался, соседок податливых в общежитии навалом. Но не всегда они под рукой оказывались.
Вот однажды поддали мы крепко, да не дома, а в кафе в Сокольниках и потом на улицу вывалились проветриться. Было еще не поздно. Я поплелся по аллее и зашел довольно далеко. Смотрю — впереди девушка идет, ножки ноги ставит пряменько, юбочка у нее вокруг попки так и кружится. Народу в парке мало, а в этой аллее и вовсе никого. "Ах, ты, — думаю, — красотка. И полненькая, совсем в моем вкусе. А что если я тебя сейчас трахну? Может ты и возражать не будешь"?
Догоняю я, значит, девочку, хватаю ее за руку и тащу в кусты. Она вырывается, да разве у меня вырвешься? Втащил в кусты и на землю валю как куль. Она кричать, так ведь не докричишься. А я, недолго думая, подол ей задрал, а под ним ножки — закачаешься. Полные и стройные. Это я даже своими пьяными глазами узрел. А на бедрах беленькие штанишки с цветочком на самом интересном месте.
Хватаюсь я, само собой, за эти трусики, она снимать не дает. Ну, я парень здоровый, рванул — и нет трусиков. Она снова кричать. Тут я штаны расстегнул, член свой на свободу выпустил, и на нее улегся. Ноги раздвинул — и вперед. Она кричать перестала. Времени совсем немного прошло, чувствую, моя девочка стала входить в раж, стоны какие-то из ее рта стали доноситься, да и подмахивать начала довольно умело. Тут я ей и спустил, да так много, все внутри заполнил.
И в этот самый момент набредают на нас дружинники. Они, видно, крики услышали и стали искать, где кричат. Ну и нашли, в конце концов. Сняли меня с девушки, и повели в отделение протокол составлять. Ее, естественно, тоже.
*****
Притянув к себе Олину головку, я так стал целовать ее, что девочка не могла не почувствовать произошедшей со мной перемены. Не зная, чем ответить на это, она быстро задвигала рукой вверх вниз по моему члену, и я не выдержал. Струя спермы выплеснулась наружу, заливая мне живот, Олину юбку и руки.
— Ой, что это? — воскликнула она и вдруг замолчала. Затем, увидев мое искаженное лицо, спросила: