— Тебе не больно?
Мне не было больно.
Потом мы привели себя в порядок и решили пойти погулять.
— Погулять до вечера? — спросил я, нажимая на последнее слово.
— Как захочешь, — кротко ответила Оля.
Мы вышли на шумную улицу Горького, зашли в кафе и съели мороженное, посмотрели мультфильмы в "России". Уже стемнело, а мы все гуляли. Купили бутылку сладкого вина, которое, как оказалось, Оля очень любила.
— Пойдем домой? — спросил я и почувствовал, как напряглась Олина рука в моей ладони. Напряглась и вновь ослабла. И мы пошли домой.
В квартире никого не было, только телефон раскалывался от звона. Оля успела снять трубку и объяснила взволнованным родителям, что она гуляла и только что вошла, а Катя умотала к подруге до воскресенья. На дачу Ольга ехать отказалась, что было мною воспринято как доброе предзнаменование.
Придя домой, мы заперли двери и сели ужинать вдвоем, запивая колбасу сладким Олиным вином. Постепенно в головах у нас зашумело, языки развязались, затеялся серьезный разговор.
— Я вправду тебе нравлюсь?
— Конечно! Я же говорю, с Танькой расстался из-за тебя.
— Почему же ты мне этого раньше не говорил?
— Стеснялся.
Ольга хмыкнула:
— А вот я тебя уже давно люблю, с того момента, как ты появился у нас в квартире. Только я не знала, как это дать тебе понять.
— Да, я знаю, я толстокожий, все понимаю с трудом. Зато теперь…
— Скажи, а мальчишкам обязательно надо сделать с девочкой…, ну это самое, ты понимаешь?
— Трахнуть, что ли? Конечно, обязательно. И девчонкам тоже. Это ведь всем приятно, лучше этого ничего не бывает.
И я пустился в путаные рассуждения, смысл которых был взят частично из медицинских книг, частично из тех чудовищных мифов, которые бытуют в мужской среде. Вы бы здорово посмеялись над моими тогдашними объяснениями.
— Однако не грех и попариться.
Четверка поднялась со скамей и, сбросив простыни, потянулась в парную, натягивая на головы шапки-треухи. Минут через двадцать они вновь водворились на свои места и, закусывая после четвертой, снова стали слушать Ивантеева.
Выпили мы с Олей вино и стали танцевать. Держу я ее в объятьях и чувствую, что хер мой так встал, что скоро штаны лопнут. Ну нет, думаю, это мы с тобой должны делить на двоих. И за попку подталкиваю ее к себе. Она не сопротивляется, только глаза отводит. Потом спрашивает у меня:
— Ты обязательно хочешь сделать это сегодня? Иначе нельзя?
— Ясное дело. А завтра и ты будешь хотеть этого не меньше меня.
— Ладно. Тогда выйди и зайди через пятнадцать минут.
— Хорошо. А ребенка я тебе не сделаю, обещаю.
С этими словами я вышел, а когда вернулся, Ольга лежала в широкой родительской постели, натянув одеяло до подбородка. На стуле была аккуратно сложена ее одежда, сверху лежало платье, так что ни трусиков, ни чулок не было заметно. Маленькая лампочка-ночник освещала комнату.
Я запер дверь, разделся и скользнул под одеяло. Обняв Олю, я нащупал ночную рубашку.
— Зачем это?
Ольга молчала. Затем тихонько сказала:
— Славик, ты извини меня, но я не знаю, что ты со мной будешь делать. И при чем тут ребенок? Расскажи, может мне тогда не будет так страшно.
— Ты совсем ничего не знаешь?
— Почти ничего, кроме того, что ты мне сегодня говорил.
Я начал ей рассказывать и понял, что сам путаюсь и ни черта не понимаю. Но я что-то говорил, и она постепенно успокоилась, позволила снять с себя ночнушку, а затем я и штанишки постепенно стянул с бедер. Ну что? Рассказывать дальше или перейти к стилю "вставил — дал под зад"?
Мужики вздохнули и решили, что лучше будет рассказывать дальше, подкрепив решение рюмкой "Посольской".
— После моих слов и действий Оленька совсем растаяла и сочла, по-видимому, что можно во всем мне довериться. Смею думать, я не подкачал. Да и девочка мне в меру сил помогала.
Сначала мы сбросили одеяло, включили большой свет, и некоторое время просто рассматривали друг друга. Мы были очень молоды и оба, честно говоря, никогда толком не видели, что там ниже пояса у лиц противоположного пола. Потом я дал Оле в руки свой член, и она стала с интересом исследовать его: сдвигать и надвигать кожу, мять и гладить. После этих манипуляций член стал таким твердым, что им можно было колоть орехи. Я тем временем глазами и руками изучал то, что есть между ног у женщин. Время от времени я прикасался там к чему-то такому, что Оля вскрикивала от удовольствия и необычности ощущений. Не знаю даже, что было приятнее: прикасаться к частям Олиной киски или ощущать ее пальчики на своей пылающей плоти.
Наигравшись вдоволь, я уложил девочку на спину, широко раздвинул ей ноги и, встав над ней на колени, попросил приложить головку члена к раскрывшейся щели. Немного поломавшись, она выполнила мою просьбу. Я обнял Олю, скрестив руки за ее спиной, и, как сказал бы Степа Марочкин, вставил. Она хрипло застонала, задергалась, пытаясь сбросить меня. Но я не уступил, и Оля затихла, лежала, отвернув лицо. Член пошел свободнее и вскоре дошел до конца. Я вынул его и засунул снова, продолжая так трудиться, поднимаясь и опускаясь, одновременно целуя полные слез Олины глаза. Ощущения мои нельзя описать: член мой охватывала нежная и мягкая материя, головка цеплялась за что-то и это было невероятно хорошо. Когда я доходил до дна, оно упруго поддавалось, и временами даже открывалось для дальнейшего прон6икновения. Я не знал тогда, что это такое, но чувствовал всем существом. Естественно, я забыл, что обещал не сделать Оле ребенка, и бурно кончил в нее.
Потом мы лежали радом, я говорил и говорил, успокаивая свою девочку, слизывая губами слезы.
— Боли уже нет, все прошло, теперь всегда будет только приятно.
— Мне было больно, — хныкала Оля.
— И совсем не приятно?
— Не знаю, может быть только в самом конце. Обними меня крепко, я хочу заснуть в твоих объятьях. Сегодня ведь уже ничего не нужно делать.
— Почему же, любимая? Я еще хотел бы вставить тебе, тем более, что так больно уже не будет.
— Разве ты еще хочешь?
— Конечно. Но сначала ты отдохни.
И мы уснули. Но сможет ли долго спать восемнадцатилетний парень, если на его плече покоится хорошенькая голова его подружки, а ее кулачок сжимает член, и шевелится даже во сне. Скоро я проснулся и разбудил мою девочку. Оля сначала вскинулась, не понимая, где она, затем обняла меня и все разрешила.
Не буду рассказывать о наших подвигах, скажу только, что мы встали часов в двенадцать и многое перепробовали в эту ночь. Раз шесть я нырял в сокровенную глубину женского тела. И Оля с каждым разом все лучше помогала мне. Ну а последний раз — вообще ее.
Влюбился я, скажу вам, мужики, в эту Олю по самое некуда. Дня без нее не мог прожить. Все дела забросил, друзей забыл. Чуть занятия кончатся — и к ней. Да и она меня каждый день ждала так, как, дай бог вас так когда-нибудь ждали. Бывало, придешь домой, войдешь к ней в комнату, она как бросится мне на шею, будто я с войны вернулся. И в чем бы при этом ни была одета — в платье, халатике или школьной форме, трусиков на ней никогда не было. Чтобы, значит, на несущественные дела не отвлекаться. Любила меня Оля без памяти, но и трахаться любила не меньше.
Я сразу дверь на замок, юбочку и фартук на голову, и валюсь с ней на ковер. Между ног у нее уже все мокро, член мой туда вскакивает как меч в ножны. Оля выгибается, бьется и кричит, она всегда была очень сексуальной. Чего только мы не перепробовали, ей все нравилось. И, что самое удивительное, ребенка я ей так и не сделал. Конечно, я после первого раза старался беречься, только каждый раз разве убережешься? Презервативы, конечно, пробовали, но Оленьке не понравилось. А гормоны тогда еще не употребляли. Однако она не забеременела.
Не знаю, чем бы все это кончилось, но грянул гром с ясного неба. Мне пришла повестка из военкомата. И я в два дня загремел в армию, да не просто в армию — сразу на Кубу: шел 1961 год. И сломало это всю мою любовь. Письма к нам почти не доходили, и потеряли мы с Олей друг друга. Я очень переживал, ведь я очень любил ее. А тут от нее ни слова. Впрочем, надо сказать, и из дома тоже. Редко-редко когда письмо придет, а ведь они писали часто и регулярно. Видно где-то эти письма застревали. Ну а от девочки моей и вовсе пропадали. Может и мои к ней не доходили, у других так бывало.
Вот и потерялись мы с Олей. Вернувшись через три года в Москву, я ее сразу не нашел, а потом и поиски бросил. Но забыть не забыл. И сейчас помню ее, мою первую настоящую любовь. Эх, братцы! Выпьем за любовь. Не за секс како-то там заграничный, а за любовь. За тех, кто любил и любит нас.
Ивантеев опрокинул рюмку и не закусывая закурил.
— Да, брат, — сказал Дымов. — История твоя проста как яйцо, но для тебя, видно очень важная. Впрочем, я думаю, сегодня наши истории все будут такими же. Житейские вещи. Ну, давайте теперь я.
Мой рассказ тоже относится к молодым нашим летам, точнее говоря к студенческой юности. Как и у Славки, героиню мою звали Оля. Впрочем, много ли найдешь в России женских имен на "О"? Ну Оксана еще. А на Украине Одарка, только где же теперь эти Одарки?
Судьбы наши со Славой очень похожи, вы знаете. Учились вместе в школе, вместе в Москву приехали в институт поступать. Я, как и он, на квартире жил, правда, без вида на Козловского, но соседскую девчонку-ровесницу тоже имел в наличии. Валей прозывалась.
И было у нас с ней все, любви только не было. А вот секса, как раз, сколько угодно. Она молодая, горячая была. Ну и я ей в этом не уступал. Так куда нам было деться от секса. Сейчас вот все, кому не лень, поют, что в СССР не было секса. Чушь, конечно. Было не меньше, чем в любой другой стране. Просто он не вылезал, как нарыв, на первые страницы, а был как-то в тени романтических отношений, любви. Ну а сейчас? Секса сколько хочешь, а любовь ушла на страницы слюнявых романов.
*****
У меня весь хмель мгновенно из головы вылетел. "Ну, — думаю, и влип же я. Схлопочу сейчас десять лет ни за что, ни про что". Тогда за изнасилование очень много давали. И ничего, главное, сделать не могу, ни с ней поговорить, ни дружинникам что-то объяснить.
Привели нас, посадили в разных углах. Дежурный начинает допрашивать. Сначала ее.
— Фамилия?
— Ольга такая-то.
Ну, дальше там всякие анкетные данные. Потом мент спрашивает, показывая на меня:
— Этот гражданин учинил над вами насилие?
Сердце мое упало. Вот она сейчас подтвердит, и загремел я на десять лет под строгий режим. А что? Свидетели есть, да ведь я и вправду заставил ее лечь под меня. Помощи ждать неоткуда. Сколько историй я слышал о том, как девка посадила парня, который ее трахнул и при этом чем-то не потрафил.
И вдруг эта девочка, которой я ничего хорошего не сделал и которая по всем правилам должна меня утопить, говорит, потупив глаза:
— Нет, он меня не насиловал.
Тут обалдел не только я, но и допрашивавший нас милиционер.
— То есть, как не насиловал, вон они все видели.
— Ничего они не видели. Насилия не было.
— А ты что скажешь? — обращается лейтенант ко мне.
Я тем временем уже все сообразил и говорю ему:
— По обоюдному согласию все было.
— Что же ты кричала, на помощь звала? — спрашивает один из дружинников, совершенно обескураженный.
— А я разве кричала? Ну, значит от удовольствия.
Тут лейтенант как вскочит кулаком по столу и давай орать:
— Шлюха! Блядь подзаборная! Проститутка ебаная! Ты еще выламываешься. Сажаю тебя на десять суток своей властью за непотребные действия в общественном месте. Все. Увести ее. А этому — под зад коленкой да посильнее.
Молодой милиционер увел заметно погрустневшую Олю куда-то в недра отделения. Другой вытолкал меня за дверь.
Я, однако, не ушел, сел на ступени и сидел до ночи, а утром туда же пришел с букетом роз и потребовал свидания заключенной. Меня долго отпихивали, но потом все-таки привели Олю. Вид у нее был понурый. Ну я в качестве передачи передал ей букет и кое-что из еды. Она взяла, и я заметил следы благодарности у нее в глазах.
Каждый день приходил я в отделение с цветами и лакомствами. Милиционеры привыкли ко мне и сразу приводили Олю. Наконец, на шестые сутки тот же лейтенант процедил сквозь зубы:
Забирай свою красотку, и, глядите, больше не попадайтесь.
Мы оба пулей вылетели на улицу. И я сходу рухнул перед ней на колени и стал просить прощения. За все. И за насилие, и за то, что ей пришлось претерпеть за меня, незнакомого парня, который, как говорится, не сделал ей ничего хорошего кроме плохого. И она простила меня. Только вот адреса и телефона не дала, сколько я ни просил. И я ее с тех пор ни разу не видел, эту девочку, встреча с которой изменила мою жизнь. Я ведь тогда и пить бросил, учиться крепко начал. И стал в результате тем Марочкиным, которого вы сегодня знаете.
— Надо же, сказали мужики. — История, по меньшей мере, необычная. Кто бы мог подумать, степа, что с тобой такое могло случиться. Имя, что ли мы сегодня такое волшебное выбрали — Оля? Видно и Чепцову этого имени не миновать. Давай, Гриша, твоя очередь. Жену ведь твою тоже Ольгой зовут?
— Да ее именно так и зовут, но сейчас речь пойдет не о ней, мы ведь рассказываем о тех, с кем расстались, и кто оставил в жизни нашей неизгладимый след. К сожалению, мое расставание с той женщиной было расставанием навсегда. Звали ее тоже Ольгой, но я ее всегда называл Лелей, Лелечкой. Только вы от меня особой "клубнички" не ждите, не люблю я этого, да мне и рассказывать по этому поводу почти нечего. Кроме того, мы с вами уже по шестой приняли, какой уж при этом секс в нашем возрасте? Остается одна сентиментальность или, как раньше говорили, романтические мечтания.
Я с юности, да и сейчас тоже, человек застенчивый. И общение с женским полом для меня всегда было сложным. Так вот случилось, что я уж и армию отслужил, и третий курс института заканчивал, а у меня еще ни разу женщины не было. Девственником ходил. Вам это смешно, а у меня уже комплекс начал складываться. Познакомлюсь, бывало, с девушкой, все сначала идет нормально по плану. Вовремя целоваться начинаем, вовремя к ощупываниям переходим. Тут бы мне ее и трахнуть, и случай такой представляется. А у меня дружок — как тряпка, на женские прелести не реагирует. Если бы не онанизм — совсем бы себя импотентом считал.
И вот однажды познакомился я на вечеринке с Лелей, о которой пойдет дальше речь. Как вам ее описать? От кинозвезды в ней ничего не было. Красивая, но, конечно не Софи Лорен. Ноги начинаются не от шеи, а откуда положено. Грудь полная, хоть и не такая, как у Мерилин Монро. Понравилась она мне, просто не знаю как. Нечего и говорить, что всю вечеринку я ее от себя не отпускал и знал, что и она этого хочет.
Веселье наше тем временем разгоралось. Вскоре я заметил, что время от времени в помещении становилось как бы меньше людей. Парочки исчезали в соседней комнате и появлялись только через некоторое время. Вид у них при этом был несколько смущенный, можно было заметить, что юбка девушки слегка помята, а парень дышит как-то тяжело. Потом этот процесс пошел быстрее, мне даже показалось, что у дверей соседней комнаты стоит незримая очередь. Пару раз мои приятели пытались увести туда и Олю, но она не далась.
Мы вообще как бы отстранились от всех, оказавшись среди этого шумного бала в другом мире, во вселенной, которая состояла из нас двоих и впереди у нас была целая вечность. Что нам эти люди-букашки, которые только и норовили трахнуться побыстрее, да партнеров поменять побольше. Мы хотели совсем другого, купались в волнах взаимной доброжелательности, находили удовлетворение в неспешном узнавании друг друга. Было радостно сознавать общность вкусов и привычек, ощущать, как мы все больше нравимся друг другу. Любовь уже пришла к нам, а желание росло медленно, постепенно накатываясь горячей волной.
Наши приятели тем временем совсем распоясались. Девчонок, а их кроме Лели было пятеро, собрали на середину комнаты и стали разом раздевать. Леля, правда, с моей помощью отбилась. Девочки, конечно, сопротивляются, визжат, но сами только рады. В воздухе разная женская галантерея витает, сначала юбки и блузки, потом лифчики, трусики, чулки, пояса там разные с подвязками. Тут кто-то как крикнет:
— Хватай их, робя!
И все стали хватать этих голых девиц и по углам растаскивать. Тут и я, честно сказать, не выдержал, схватил свою Лельку в охапку и потащил в дальнюю комнату. Она не сопротивлялась.
Приволок туда и на кровать свалил. Она только попросила:
— Дверь запри, я так не могу.
Я запер. Тут она замолчала и лежит, закрыв глаза. Я берусь за подол, юбку ей поднимаю. Не сопротивляется. Когда за трусики принялся, сложнее стало. Леля руками их придерживает, не дается. Тут я и давай ей живот целовать над штанишками. Руки у нее разжались, и трусики стали с моей помощью постепенно сползать вниз, открыв заросший густыми волосами треугольник.
Одним словом, все было готово к тому, чтобы:, ну, вы понимаете. Все, кроме меня самого. Я то, как раз и не был готов. Член мой по-прежнему висел как тряпка, и даже вид моей любимой Лельки, лежащей с задранной юбкой и раздвинутыми ногами ничего с ним поделать не смог.
И тут я почувствовал, что схожу с ума, разделяюсь на два существа, враждебных друг другу. Одно из них — моя душа. Я любил ее, я до смерти хотел слиться с этой девочкой, доверчиво раскинувшей красивые полные ноги в любовном экстазе. Другое существо — моя плоть, мой собственный хуй. Он живет отдельной от меня непонятной жизнью. Он теперь мой враг, и я должен победить, уничтожить его или умереть сам.
Кровь бросилась мне в голову. Брат восстал на брата, я восстал на самого себя. Странный хриплый крик вырвался у меня из горла, руки стали судорожно сжиматься, пытаясь дотянуться до врага. Судороги корежили мое тело. Не зная, чем бы кончился этот противоестественный поединок, если бы не Леля. Может быть, я оскопил бы себя или ушел в сумрачные дебри помраченного рассудка? Леля вмешалась и спасла меня.
Можно, конечно, как это делают сексологи, тривиально объяснить то, что произошло потом: "опытная девица сумела возбудить робкого юношу, у которого из-за волнения отсутствовала эрекция полового члена". По форме именно так и было, а, по сути — совсем по-иному.
Леля почувствовала, нет, пожалуй, даже увидела, как я раздвоился и стал сражаться сам с собой. Она вскочила с кровати, схватила меня за руки, прижалась ко мне и как бы стала между нами. Я боролся, стараясь вырваться, кричал и хрипел, но она крепко держала меня и все время что-то говорила, говорила, говорила. Я не слышал ее слов, но напряжение стало потихоньку спадать. Наконец, Леля выпустила меня, и я ничком упал на кровать.
Спазмы еще корчили мое тело, но становилось все легче, а над собой я видел милое и желанное Лелино лицо. Она все еще что-то шептала и вытирала мне слезы маленьким надушенным платочком.
В дверь стучали, но мы не открыли. Во мне все еще боролись два существа, но теперь эта борьба стала другой, вялой и внешне почти незаметной. Теперь я уже вроде бы и не хотел выебать эту девчонку, а он — мой друг и враг, мое второе "я", наоборот стремился к этому. Мой член на удивление быстро твердел, и, наконец, встал как милицейский жезл. Я не знал, что с ним делать. Снова необходимо было бороться с самим собой, напряжение опять стало расти, кровь снова заливала глаза.
Спасла меня, конечно Леля. Умная и чуткая, она поступила очень просто: влезла на кровать, приподняла юбку, присела надо мной и, легонько направив член себе в щель, вогнала его туда до конца. Почувствовав ни с чем не сравнимую сладость, я мгновенно оттаял. Оба боровшихся существа слились вместе. Произошло это не сразу, и девочке пришлось изрядно потрудиться, прежде чем в нее влился поток горячей спермы. Клянусь вам, мальчики, так хорошо, как в тот раз мне никогда не было. И дело не в том, что это происходило со мной впервые.
Не могу дальше рассказывать, боюсь расплакаться или, того хуже, снова впасть в бешенство, хоть я и научился с ним справляться. Поэтому теперь буду говорить только о самых простых вещах, хотя порой и очень грустных.
*****
Конечно, после произошедшего мы с Лелей уже больше не расставались и вскоре решили пожениться. Торопиться было некуда, и мы отложили свадьбу до осени, а летом решили махнуть на Алтай. Леля была заядлой туристкой, я, правда, нет, но силенок хватало. В этот раз было решено спуститься на байдарках по Бие в самом верхнем ее течении, где река мчится со скоростью курьерского поезда.
На двадцать четвертом километре маршрута и закончилась наша с Лелей любовь. И место было совсем простое, мы куда более трудные проходили. А здесь: Не справились с управлением, перевернулись, мне хоть бы что, а ее нет. Случайный камень — и все. Остался только памятник на берегу, где лежит моя ненаглядная Лелька и куда я езжу каждый год и буду ездить пока хватит сил.
Женился я поздно, все искал похожую на мою Лелечку, казалось, нашел. Но она, Лелька так и стоит между нами. Жена это знает и терпит. С сексом у меня, между прочим, с того момента все в полном порядке. Такая вот, братцы, история. Ну, ладно. Пора собираться.
— Погодите, вмешался Марочкин, — как-то мы сегодня про эту Ольгу чересчур одинаково говорили. Ситуации разные, а слова похожие. Давайте, что ли фамилии ихние назовем, этих Ольг. Сдается, мне что это:
— Помолчи, — остановил его дымов, — помните, есть такая "Серенада четырех кавалеров одной даме", не помню уж, кто ее сочинил. Похоже, мы сегодня такую серенаду пропели. И все! Ша! Не надо фамилий. И так ясно, что вы об этом думаете. Давайте, правда, собираться.
Четверка не торопясь оделась, мужчины вышли из бани и, коротко попрощавшись, разошлись каждый в свою сторону. О чем они думали в этот момент, кто знает?