Хотелось, и это было естественно и объяснимо: желание было сильнее боязни — неизмеримо сильнее; боязнь была умозрительна, и если б Артёма спросить сейчас, чего он боится, он бы ответил, что сам не знает, чего он боится, и это было бы истинной правдой, поскольку в основе его боязни не было ничего личного — ни предыдущего опыта, ни предыдущего знания; а желание полыхало в теле огнем — оно было конкретно, весомо и зримо, оно ощущалось всем телом, и, прежде всего, ощущалось т а м… оно было сфокусировано, сконцентрировано там, откуда Марат извлёк палец, — запрокинув разведённые ноги — подставив очко, Артём с нетерпением ждал… но — всё оказалось совсем не так просто, как представлялось это Артёму, когда он, толкаемый возбуждением, первым проговорил нетерпеливое "давай", имея в виду анальный секс… всё оказалось не так гладко — не так легко.
Конечно, природа мудра, и потому она предусмотрительно распорядилась так, чтобы мышцы ануса были растяжимыми, способными пропускать в случае надобности напряженные члены самых разных калибров, и смазка, несомненно, была призвана облегчать этот акт… всё было так, но когда Марат, приставив обнаженную головку к туго стиснутым мышцам входа, надавил, пытаясь проникнуть членом Артёму в зад.
Артём ощутил мгновенно полыхнувшую в промежности боль, и эта боль была уже не умозрительно предполагаемой, а совершенно ощутимой, как ощутимо было до этого удовольствие, — Артём, округлив глаза, дёрнулся из-под Марата, судорожно рванулся, так что головка Маратова члена, лишь наполовину успевшая войти в очко, в тот же миг оказалась отторгнутой, с силой выдавленной обратно… что, впрочем, третьекурсника Марата нисколько не обескуражило.
— Я не смогу… ничего не получится… — панически выдохнул Артём, одновременно с этим пытаясь опустить запрокинутые ноги, чтобы тем самым закрыть для Марата доступ к входному отверстию. — Не могу я…
— Можешь! И сможешь! Всё, блин, получится, — уверенно отозвался Марат, удерживая ноги Артёма в прежнем положении. — Лежи… всем поначалу бывает больно, но — от боли этой еще никто не умер… наоборот… всё у нас получится… лежи…
Марат, говоря это, потянулся за тюбиком с вазелином… и действительно — всё получилось! Марат ещё дважды вставлял Артёму в очко указательный палец — терпеливо разминал вход, и когда с пятой попытки Артём, сцепив зубы, напрягся, но не дёрнулся, всё получилось: головка Маратова члена плавно вскользнула в отверстие зада, и вслед за головкой так же плавно заскользил, углубляясь, сам ствол,
— Марат, затаив дыхание, глядя на напряженно застывшее, чуть искаженное гримасой лицо Артёма, медленно вдавил член полностью, до самого основания, ощущая сказочный, ни с чем не сравнимый кайф… всё, главное было сделано — болевой порог у Артёма был пройден, преодолён! Вдавившись лобком в промежность Артёма — чувствуя членом опаляющий жар Артёмова тела, Марат на какое-то время замер, давая возможность Артёму привыкнуть, приноровится к боли… на лбу Артёма проступила испарина, — было, конечно же, больно… ещё бы, — член у Марата был немаленький, и он, этот член, был весь у Артёма внутри!
— Блин, зачем согласился я… давай… еби! — выдохнул Артём, кусая губы. — Или нет, бля… вытаскивай! Я не могу… не могу я больше! Вытаскивай…
— Тихо, Артёмчик, тихо…
— Я не могу… еби! — последнее слово Артём выдохнул с отчаянием в голосе, не столько сознавая, сколько чувствуя, что Марат свой член из него теперь всё равно не вытащит — пока он в него, а Артёма, не кончит. — Еби…
Марат, нависая над Артёмом, медленно, с наслаждением заколыхал, задвигал задом… Боль была горячая и вместе с тем тупо раздирающая — наждачная, — кусая губы, Артём содрогался в такт Маратовым толчкам, думая о том, что никогда он больше… никогда и ни за что не подставит он свой зад ещё.
— Артёму казалось, что это не член, а огромный раскалённый поршень скользит в его теле, в то время как Марат, ритмично двигая задом, был на седьмом небе… сладострастно сопя, изнемогая от наслаждения, в полумраке комнаты студенческого общежития парень трахал парня — студент-третьекурсник шпилил в зад семнадцатилетнего первокурсника, и было отчетливо слышно, как под тяжестью двух ритмично содрогавшихся тел ритмично скрипят пружины матраса: вжик, вжик… пружины скрипели — словно шептали "вжик-вжик, и опять — мужик… "
Вжик, вжик… несколько минут обжигающей, толчками распирающей боли слились для Артёма в один сгусток скользящего огня, и потому Артём не сразу понял, почему Марат, содрогнувшись всем телом, неожиданно замер, глядя на него, на Артёма, невидящим, внутрь себя обращенным взглядом… но — уже в следующее мгновение Артём почувствовал, как у замершего, неподвижно застывшего Марата член сам собой конвульсивно вздрагивает, дёргается… "кончил… он в меня кончил… всё… сейчас он вытащит… " — мелькнула у Артёма мысль-догадка.
— Писец… — прошептал Марат, с силой вжимаясь в промежность Артёма освобождённым, пусто звенящим лобком. — Артёмчик… это — писец!
— Вынимай… вытаскивай! — нетерпеливо шевельнулся Артём, желая лишь одного — быстрейшего освобождения.