Распахнув полы, она слегка поводит обнажившимися плечами — и плащ соскальзывает с них, показав серому небу этого мира великолепную нагую фигуру. Чересчур великолепную, чтобы не быть плодом натренированного воображения — впрочем, что есть истина?
Он делает несколько шагов вперед, встав напротив нее. В глазах ее он замечает едва заметную искру старательно затаенного коварства.
Ей это нравится?
Ее возбуждает его стыд за себя и ее беспомощность? Ей нравится, что она выставила его в виде озабоченного зверя, способного при встрече с женщиной даже в этом странном месте думать лишь только об одном, поставив его при этом в положение Психического Насильника?
Или он ошибается?
— Поиграйте со своим телом. — Теперь голос его звучит чуть лучше. — Поласкайте себя. Возбудите.
Она повинуется.
Под аккомпанемент внезапно отяжелевшего дыхания пальчики левой руки певицы устремляются вниз по нагой коже живота к треугольничку сокровенной плоти. Пальцы ее чуть подрагивают — и кончик указательного принимается медленно выписывать сужающиеся круги по багровым заповедным складочкам.
Правая рука тем временем смело обхватывает левое полушарие груди. Пальчики на миг обхватывают сосок.
— Ты хорошая девочка.
— Спасибо. — Ее ледяные глаза мрачно сверкают, дыхание же становится все более тяжелым, а соски — все более острыми. — Я ведь была права, не так ли? Права?
Почему ее так интересует этот вопрос?
Если ее заводит…
— Права, — выдыхает он. Вытянув руку вперед и проведя ладонью по роскошной нагой груди певицы, собрав капельки пота с ее живота, подержав несколько секунд пальцы у раскаленного низа. — Еще как.
Из уст ее вырывается глухой стон, тело ее на миг пробирает невольной дрожью.
Странно, но как будто действительно невольной.
— Встань на колени.
Все еще чуть подрагивая, певица повинуется.
— Спусти с меня брюки. Медленно. Ласково.
Ее пальцы проскальзывают крючком под пояс его брюк, плавным пируэтом сдвигаясь вперед и размыкая застежку. Ее остроносое личико оказывается прямо напротив его сокровенностей, причем теперь она уже никак не выглядит старше тридцати.
Возможно, все дело в потоке вожделения, изливающемся на нее сейчас с его стороны?
Внешность — функция ума.
— Коснись губами головки. Нежно, — голос его дрожит. — Поцелуй ее. Проведи по ней языком.
Что он делает с ней?
А если…
Но тут язычок певицы, его покорной рабыни в плену у Обещания, вплотную принимается за дело — и парень глухо стонет, забыв про все посторонние помыслы.
— Глубже, — срывается невольно с его уст. — Вот так, да. Только не останавливайся… Ты хорошая девочка, — снова и снова повторяет он.
Скосив глаза вниз, он видит ее левую ладонь, зажатую между бедер и совершающую все ускоряющиеся движения, видит поблескивающую на бедре каплю смазки. Она настолько возбуждена? С другой стороны, он ведь не приказывал ей перестать ласкать себя.
Резким движением он выпрямляется, как бы выдвигая поясницу вперед, вдвигая при этом в ротик певицы одну из самых существенных частей своего организма.
Рука его при этом лежит на ее каштановом затылке.
Препятствуя отстраниться.
— Да…
Пламенный взрыв, а за этим еще один взрыв, ощущение могущественных выплесков, заполняющих ротик разбирающейся в музыкальных инструментах певицы. Стиснув покрепче пальцы на ее затылке, он единым резким движением отдергивает ее голову от себя — личико ее в этот безумный момент кажется его замутненному взгляду чуть ли не семнадцатилетним — и выплескивает новые жаркие брызги, новые жирные потеки белых хлопьев на ее щеки, ее переносицу, ее темно-коричневые виски.
— Вот так…
Тихий ответный стон вырывается из уст певицы, кажущейся теперь совсем юной, но так же стоящей на коленках напротив него и продолжающей поддразнивать пальчиками свою сокровенную плоть.
Личико ее теперь словно залито белым клейстером. Отвлекшись на миг, чтобы высунуть кончик языка и слизнуть одну из протекших мимо губ струек, она вновь погружается вглубь себя — в прямом и переносном смыслах — после чего недра ее исторгают новый, более низкий стон.
Еще раз и еще.