Сколько себя помню, я всегда отличалась от других.
В пять лет, когда мама с вымученной улыбкой привычно пригласила меня к себе на руки, я чуть не вскрикнула после прикосновения к ней. Вслед за чем посмотрела ей в глаза и спросила: "Мам, что с тобой?"
Родители в ту пору часто ссорились между собой, но пытались скрыть от меня это.
Ни они, ни мои соседи по садику не могли понять, как я ощущаю то, чего не ощущают они.
Чувствуя в первых постепенно возрастающий неосознанный страх, а во вторых — вполне открытую враждебность, я приучилась не распространяться о том, какая гамма ощущений открывается мне в момент прикосновения к человеку. Какой, вообще говоря, смысл был бы в подобных откровениях?
Быть может, именно это привело к тому, что я росла довольно замкнутым ребёнком. Спутниками моими стали книги и комиксы, а с некоторого момента — книги и комиксы фантастические.
В них зачастую описывались люди и иные существа с необычными способностями.
В том числе — существа отчасти подобные мне.
Мутанты.
Псионики.
Телепаты.
В список этих субъектов, впрочем, входили не только живые существа. Меня поразило однажды красочное описание ощущений, испытываемых роботом-телепатом из позитронного цикла при проникновении в человеческий ум. Восприятие игры человеческих эмоций в виде некоей цветной гармонии, мозаики, набора тонов или струн, которые можно усиливать или ослаблять, — но с риском, что ослабленная струна отскочит и ударит по остальным, — всё это было до невероятности похоже на мои собственные ощущения в момент Контакта.
При чтении подобных произведений я ещё сильнее ощущала своё отличие от остальных. Благодаря чтению обычной литературы примерно представляя себе ощущения живущего обычной жизнью обычного человека — в этом моя способность лишь помогала мне — и преисполняясь благородного намерения обратить свои способности во благо людям аналогично мутантам Ксавьера.
С течением времени сей наивный максимализм ослаб — но и он сыграл свою роль, побудив меня не раскрывать ни перед кем свои способности раньше времени.
Раскрывать, собственно говоря, на первых порах было особенно нечего.
Часто ли вы прикасаетесь к людям? Люди не очень-то любят, чтобы к ним прикасались.
Много ли сведений о них можно так почерпнуть?
Я ведь даже не телепат. Я — эмпат-кинестетик. Я вижу игру эмоций, неосознанных чувств и некоторых наиболее устойчивых мыслеформ — но без уверенности, что смогу в последнем случае точно их расшифровать. Быть может, я была бы идеальным детектором лжи — позволь мне кто-нибудь неустанно держать себя за руку.
Способность Влиять была открыта мною незаметно и буднично, лет в двенадцать. Жужжание майских мух наполняло душный весенний воздух, а у мамы разболелась голова после очередной ссоры с отцом — хотя и, слава небу, не столь сильной, как в былые времена.
Приложив ладонь к маминой голове, я ВСМОТРЕЛАСЬ в привычно визуализируемую мною гамму не своих чувств. Ощутимым диссонансом в многоцветьи потоков и тонов смотрелась бледно-лимонная струнка. Не знаю почему, но у меня возникло желание сжать её, отплести или хотя бы ослабить её резкие пульсации.
Прежде чем я успела понять, что, собственно, сделала, мама изумлённо распахнула глаза: "Вроде бы прошло".
Понадобилось пройти некоторому времени, прежде чем я осознала смысл произошедшего.
Способность Влиять развивалась постепенно — так же, собственно, как и способность Смотреть. На пути развития второй способности стояло преимущественно понимание — будучи ребёнком, я едва ли могла понять целиком смысл тех или иных эмоциональных пульсаций в человеке, ещё не пережив ни разу сама стоящих за ними чувств. Что же до способности первой, то она сама по себе изначально была на невысоком уровне — думаю, ключом к её пробуждению послужило начало полового созревания. Тем не менее по мере тренировок она планомерно росла.
Коснуться мимолётно сухой ладони экзаменатора при взятии у него билета. Успеть уловить в этот краткий миг всё многоцветье открывшейся мне его внутренней жизни — и выловить импульсы кажущейся дружественности ко мне.
Выловить и усилить.