Вспоминал я с ностальгией о Галке, а ко мне ни с того, ни с сего Мадлен завалилась. Потенцию мою проверить, чума, вздумала. Кофточка у нее — желтая, юбка — красная, чулки ажурные — черные. Ну, форменный попугай в юбке! Она всегда пестро одевалась. Хотела, видимо, привлечь к себе внимание. Села она напротив меня на стул, закинув ногу на ногу, и спросила:
— Ну, и вспомнил, когда у тебя первая любовь была?
— Вспомнил, — ответил я. — В третьем классе…
— Фи! — фыркнула Мадлен. — Ты бы еще про детсадовскую любовь вспомнил.
Или ты хочешь сказать, что с третьего класса трахаться начал? — она захлопала ресницами, на которые тушь наложила с избытком.
— Причем тут траханье? — удивился я. — Я тебе о любви говорю. А любовь — это такое состояние, которое подобно опьянению.
— А я о чем говорю? Забродин, я по любви соскучилась. — Мадлен томно вздохнула и мечтательно развела в стороны руки. — Можешь отдрючить меня так, чтобы у меня глаза на лоб полезли?
Я не нашелся сразу, что ей ответить. У меня с детства к девчонкам трепетное отношение наблюдалось. Я наивно полагал, что им ласка какая-то от меня нужна, нежность и т. д. И я очень поздно понял, что нежность моя никому не нужна. Человек с нежной кожей, нежным сердцем и нежной душой обречен. Его используют, как мягкую губку, а потом выбрасывают за ненадобностью.
И как себя вести с такими дамами, как Мадлен, я не знал. Отшивать, по идее, их надо, но не всегда это удается, так как они же страсть как навязчивые.
Мадлен что-то вспомнила, стукнула себя по лбу и соскочила со стула. Понеслась в коридор и вернулась оттуда с дамской сумочкой. Извлекла из нее бутылку "Кубанской" с красным скачущим казачком на этикетке и с улыбкой торжественно водрузила ее на стол. Одновременно вытащила из сумочки и бросила на стол упаковку с презервативами:
— Мы с тобой сегодня до охренения трахаться будем, так? — подмигнула она одним глазом и плюхнулась мне на колени. — Видишь, я о допинге позаботилась, — кивнула Мадлен на бутылку со скачущим казачком. — Где у тебя стаканы-то? На кухне? Сиди- сиди, не утруждайся. Я принесу, — и спорхнула с моих колен также быстро, как и уселась. — Забродин, а пожрать-то у тебя чего есть? — из кухни кричала она.
— Возьми в морозильнике сало, — подсказал я. — Порежь его потоньше…
Картошку можешь почистить и сварить. Она, там, под мойкой…
Ну, какой тут творческий процесс наблюдаться может, когда Мадлен явилась?
Вообще-то Мадлен Ленкой по-настоящему звали. Но к ней намертво кликуха Мадлен приклеилась. Мадмуазель Лена — сокращенно Мадлен. Она, к сожалению, подругой моей жены была. Она вместе с Надькой в одной смене в газовой котельной пивоваренного цеха фирмы "Рубин" какое-то время работала. Фирма находилась в Люберцах, а цех пивоваренный в нашем городе возле автовокзала размещался. Надька мне пиво регулярно с работы таскала — и в бутылках, и разливное в специальных полиэтиленовых фляжках.
Мадлен как-то рассказала, что видела как в танке, где пиво отстаивается, крысы жирные плавали. А потом в одной из проб пива в лаборатории крысиный помет якобы обнаружили. Во мне брезгливость взыграла. Я Надьке сказал, чтобы пиво она больше не таскала. Я вообще-то брезгливый человек. Но Надька все равно его таскала. У нас ведь как все устроено? Кто где работает, тот оттуда что может, то и прет. Но когда с похмелья голова разламывается, то тут как-то не до брезгливости становится. "Бог с ним, с пометом крысиным, — думал я, пиво с бодуна потягивая, — не в каждую же бутылку он попадает… "
Мадлен вроде бы и не вредной бабешкой по натуре была, но какая-то чудная звезда ее с детства звезданула — она что думала, то и говорила. А думала она и говорила о мужиках. За редкими исключениями. Бзик у нее такой наблюдался. Она на сексе была помешана. Но не везло ей как-то с мужиками-то…
Еще в юности, девчонкой несмышленой, она замуж выскочила. Невтерпеж ей, очевидно, было. Но муж ее, после того, как из армии вернулся, с ней быстро развелся. И с тех пор Мадлен ходила беспорядочно по рукам, но замуж ее никто не звал. А мужики для сексуальных утех у нее хоть и с перебоями, но всегда водились. С некоторыми из них она меня знакомила.
Я как-то к ним в котельную в выходной день приперся и вижу, что там очередной хахаль Мадлен пива на халяву так наглотался, что у него живот раздулся. Руки у него — в татуировках. И на груди татуировка красовалась, которую из расстегнутых пуговиц на рубашке не всю видно было. Наверное, плечи, спина и ноги у него тоже были татуировками украшены. Ежу понятно, что он из зоны недавно вернулся, в которой, наверное, не раз бывал. Его в сон клонило. И разговор он поддерживал с трудом. Клевал за столом носом, в дремоту периодически погружаясь. Изредка встряхивал головой, прислушивался к разговору, ронял к месту и не месту фразу о том, что в потреблении спиртного выходных делать не рекомендуется, и снова впадал в дремоту. Вдруг он широко открыл глаза, поглядел на нас ошарашено, потом в окно котельной, выходивший во двор пивоваренного цеха, и громко возмутился:
— Ну, хуйли мы все стоим-то? Почему не едем?
Может, ему что-то приснилось? Надька с Мадлен грохнулись от смеха…
Смех и грех тут вместе переплетаются. Я как-то спросил у Мадлен: а куда ее татуированный кобель провалился? И она мне поведала смешную историю. Возвращались они как-то за полночь пьяной компанией с вечеринки какой-то. Мадлен покурить захотелось. И так получилось, что сигареты у всех кончились. А магазины — закрыты. Шли они в это время по улице Климова. Увидели по пути киоск "Союзпечати". Как это? Совсем покурить нечего? Это возмутительно! Это недоразумение мы сейчас устраним. И татуированный поклонник Мадлен бесстрашно выбил стекло у газетного киоска. Залез в него, извлек оттуда три упаковки сигарет и заодно прихватил с собой пару глянцевых журналов. Под восторженные возгласы компании он раздал сигареты всем жаждущим никотинового яда. Мадлен, в придачу, подарил два модных журнала.
Киоск "Союзпечати", разумеется, был оборудован охранной сигнализацией. Она сработала на пульте ближайшего отделения милиции. Менты из подоспевшей дежурной патрульной машины примчались, выскочили из газона и взяли ночных гуляк в метрах шестидесяти от киоска. Те, наверное, еще не успели выкурить по одной экспроприированной сигарете. Для всех членов компании все обошлось без особых последствий, кроме ухажера Мадлен. Того судили за разбой, влепили четыре года строгого режима, и он снова отправился в зону.