— Я тоже обоссалась! . . Мы все тут обоссымся, девки! Эй, мальчики, скорей сюда! Тут будет сейчас весело!
Музыка стихла. Без малого пара сотен человек обернулись и поглядели что там творится у дверей в женский туалет. Я и сам не мог оторваться. Девушки в масках и костюмах прижимались к стене, зажимаясь ладошками между ног, садились на корточки, прыгали как сумасшедшие, куда-то бросались бежать, но вдруг становились на четвереньки и ползли дальше, подвывая. Конечно большая часть ломанулась в приоткрытую дверь, и там сразу образовалась жестокая потасовка, я увидел только, как на ком-то разорвали блузку, и прижав к косяку двери били по щекам, так, что вздрагивали обнаженные груди. Женский визг превратился в многоголосый женский стон.
И тут я почувствовал, что меня трогает за руку чья-то милая, мокрая ладошка. Потом другая забралась мне под ремень, и без труда нашла то, что искала. Крепко, но дружески сжала мой утомленный ожиданием ствол.
— Может нам пора где-нибудь уединиться? — спросила девушка хоть и в мокрых джинсах, но снова натянувшая маску на раскрасневшиеся щеки. Милая моя, она снова улыбалась лукаво, хотя и смущенно. Вернее сказать, чуть смущенно.
*****
От того, что она, такая сопливая, с таким детским словечком "писька" видит меня насквозь, положительно хотелось завыть. Хуже того, слегка успокоившийся член напрягся, теперь уже от обиды, и властно оттопырил на мне джинсы, словно палатку туриста. Прикусив язык, я молча расплатился, сам не зная, есть ли смысл тут ждать, или лучше удрать от позора, прежде чем, как одна девка, только что отделавшая меня под орех, увидит, как я заведенный, и колом стоящий, прыгаю от обиды перед другой, добавляющая мне словами, той жгучей досады, которую я уже заработал пять минут назад коленкой между ног. С минуту мы оба молчали, а за белой дверцей по-прежнему ревела вода.
— Эй! — позвала эта маленькая сучка, все время глядящая не в открытую на столике книгу, а пристально и бесстыдно разглядывающая застежку моих брюк: — да ты похоже всего сразу хочешь?
— Тебе об этом рано, — довольно хрипло попытался отшутиться я: — ты этого еще в школе не учила.
— Ах во-от оно что? — протянула она все понимающим голоском: — ну а ты тогда подойди сюда, молнию расстегни, и поглядим, чего я учила, а чего нет.
Мне так хотелось, что я не сразу ответил, хотя, честно говоря, заниматься сексом в каком бы то ни было виде в платных общественных туалетах, да еще почти на глазах дамы, с которой прошел несколько романтических танцев, не в моем вкусе. Но хотелось ужасно.
— С какой это радости? — призвав на помощь все свое мужское достоинство, в прямом смысле этого слова, усмехнулся я, по возможности презрительно.
— Да ты не бойся! — простодушие этой белобрысой тварюшки было бесподобным: — я денег с тебя не возьму. Просто жалко смотреть, как парень мучается. Минет не обещаю, но рукой удовлетворю, как котика.
Она что, совсем бесстыжая? — подумал я, с чувством, близким к отчаянью, и невольно сделал несколько шагов к ней. Она даже не привстала из за своего столика, словно я был просителем, явившимся на прием к важной чиновнице, которая сейчас, быстро и буднично может решить мои проблемы, но может и отказать, в зависимости от того, насколько быстро я расстегну перед ней свои брюки. Что ж она будет творить с мужиками, когда вырастет? — мелькнула невольная мысль.
— Расстегивай, — шепнула она мне заговорщицки, словно обещая неземное блаженство. Одну руку, с острыми розовыми ноготками она протянула прямо ко мне — еще шаг и вцепится.
— Да ты сама я вижу — уже? — теперь я выдел, что на ней темные джинсы и верхняя пуговица над молнией расстегнута. Девчонка поглядела рассеянно, и хмыкнув, пуговицу застегнула.
— Давно сижу тут, — пожала она плечами: — ты как, будешь вообще? Мне тебя еще и раздевать, что ли?
— Давно сидишь, — повторил я, оглядывая помещение повнимательнее: — а кабинки все заняты, а вода все льется.
Она впервые высказала некоторое нетерпение, никак не вяжущееся с игривым голоском. Легонько зашипев втянула воздух уголком рта и прикрыла глаза, как будто я ее бог весть раздражаю. Поднялась на ноги и глубоко вздохнув, настойчиво повторила:
— Давай, снимай трусики, мальчик. Сейчас я тебя возьму за яички:
Ей определенно все труднее было говорить пошлости. Она запиналась на каждом слове, где уместным было бы ругательства, и говорила, стесняясь, немного по-детски. Казалось, что взявшись изображать прожженную шлюху она теперь сама раскаивается, чувствуя, что не хватает сил.
Я быстро шагнул вперед и коснулся ладонью ее только что застегнутой пуговицы брюк, другой рукой придержав за талию сзади, а ноги, предусмотрительно скрестив так, чтобы коленом не достала. Да, я почувствовал все то же знакомое ладони ощущение, что положил руку на горячий, круглый мячик, только за последние минуты ее мочевой пузырь из упругого стал уже совершенно твердым, готовым разорваться от малейшего давления.
— Я же просила! Не надо меня так! — простонала она. Теперь я узнал и голос своей партнерши по танцам: — пусти! Ой, пожалуйста пусти!
— Ты что, значит в парике рыжем была? — спросил я весело. — и куда дела?
— За дверью! — она уже не стонала, а говорила тоненьким голосом, как будто боялась что лишнее усилие погубит ее на месте. — я все сняла и спрятала. Когда поняла, что ты войдешь. А там, — она измученно глянула на дверь: — а там заперто. И вода-а-а:
— Трудно слушать, как льется? — понимающе спросил я. — Ты что надеялась, что я уйду?
— Да-а: Я тебя достать хотела, чтобы ты вышел: Я бы тогда: Да хоть здесь: О го-спо-ди! Да не жми ты на меня так!
Я надавливал на ее бедный пузырь совсем легонько, каждый раз, когда она переставала говорить, и старалась перевести дух, или переступить с ноги на ногу.
— А когда поняла, что не уйду, решила сыграть ва-банк?
— Ты бы расстегнулся, — шептала она быстро, как будто наш с ней секс уже вошел в заключительную стадию, ту самую, когда женщина не может остановиться сама, и тебя просит только об одном — не останавливаться.