Я хотел взять ледышку, чтобы охладить синяк, но лежавший на подушке мобильник заиграл и отвлёк меня. Определитель номера показал мне фамилию ПЧЕЛИНЦЕВ, быстро поднял с раскладушки и погнал на террасу, я мельком огляделся — увидел десять утра на большом будильнике, спящую на диване безмятежную Наталью и яркий свет начавшегося дня, который давно заполнил комнату, перебивая включённый тусклый торшер.
— Здравствуйте, Евгений Саныч, — и я плотно закрыл дверь террасы.
— Привет, Константин Юрич! — бодрым голосом воскликнул главный редактор. — Что с нашим китайским чаем?
— Закипает, Евгений Саныч! — я постарался ответить тем же тоном.
— И как думаешь, через недельку вскипит? — спросил он с явной улыбкой.
— Обязательно!
— Значит, уложишься в срок?
— Конечно!
— Молодец, жду с нетерпением! Как съездил в Петербург?
— Не совсем удачно, Евгений Саныч! Не тот художник, о чём я думал!
— И ладно! Для общего развития съездил и нормально! Тут художников на твою тему целая очередь, я тебе говорил!
— Понял, Евгений Саныч!
— Добро! Через неделю жду! Рад был слышать твоё отличное ЗДРАВИЕ! — и дал резкий отбой.
По поводу "отличного ЗДРАВИЯ" он немного ошибся, приходилось накачивать себя, чтобы удачно завершить писанину, уж очень подводили гнуснейшие события личной жизни. Я стукнул кулаком по притолоке двери и громко настойчиво сказал, даже не сказал, а приказал:
— Писать! Писать! Во что бы то ни стало писать и дописать! Ты понял?!
Дверь террасы вдруг медленно приоткрылась, вошла Наталья с копной взъерошенных волос и тихо сказала сонным голосом:
— Не убивайся, Костик. Ты же всё время пишешь и пишешь, и очень хорошо пишешь, и обязательно допишешь, я верю.
— Это кто тут такая? Откуда тебе знать: хорошо или плохо? Ты что, успела прочитать?
— Я не читала, клянусь. Я за водой пришла, — и Наталья шатко направилась к чайнику. — Костик, я вчера лишнего ничего ни болтала?
— Не успела, свалилась и заснула: иди-ка досыпать, не раздражай меня с утра:
— Ой, гадкая водка, воды-воды. У меня во рту, как в пустыне, такая сухота.
— Сухота — на дорогах, а в пустыне — сухость, тоже мне знаток русского языка. Чему вас только в школах учат?
Она меня сильно нервировала, я пулей влетел в комнату и взял из шкафа большое чистое полотенце.
— Костик, какой же ты образованный и умный писатель, — проговорила Наталья, жадно глотая воду из алюминиевой кружки, — и как же тебе здорово в этой пижаме, ты в ней такой домашний, такой хорошенький.
— Слушай, ты: пей воду и ступай досыпать! Очень прошу тебя!
И я решительно двинулся обратно на террасу — прямо на Наталью, стоявшую в проёме двери. Она ахнула, отпрянула в сторону и закрыла лицо руками, подумав совсем о другом.
— Да ты что, сдурела?! Больно ты мне нужна, чёрт бы тебя побрал! — я промчался мимо, завернул на направо и распахнул смежную дверь, ведущую по лестнице на второй этаж.
Пробежав по ступенькам наверх, я ворвался в ванную комнату, швырнул полотенце на вешалку, хотел открыть воду, но в кармане пижамы снова заиграл мобильник. Я вынул телефон и посмотрел на него.
Там вспыхнуло знакомое имя — ОЛЕНЬКА.
Пришлось опять врать, будто радуюсь до глубины души:
— Здравствуй, Оленька! Здравствуй, дорогая моя!
— Костик, любимый! Как ты там?! — она играла похлеще меня. — Как же я соскучилась по тебе, по твоим рукам, по твоим глазам, по твоим ласкам, ты просто не представляешь себе!
— А уж я-то как, если бы ты знала! Когда приедешь?!
— Через два дня!
— Наконец-то! Какой поезд?! Я встречу!
— Нет-нет, сама доберусь!
Я заранее знал, что она откажется, потому что никакого поезда не будет, а будет машина моего отца из Петербурга в Москву, но я уверенно продолжал свою линию, слушая наглое враньё.
— Как это сама?! Я люблю тебя и хочу встретить?!
— Любишь-любишь, только не надо! Я ещё не знаю, какой поезд… а потом с вокзала мы поедем на базу на нашем автобусе! Понял?!
— Не понял, зачем с вокзала — на базу, вы что совсем "ку-ку"?!
— Это не мы "ку-ку" , это тренер "кукукнулся" , хочет сразу учинить разборки!
— Значит, приеду на базу и дождусь тебя! — не унимался я. — Во сколько приехать!
Её голос нервозно задребезжал:
— Костик, не надо суеты изо всяких пустяков! Я буду дома около часа дня! Я сама! Если любишь, то пойми — сама!
— Тихо-тихо!
— Всё, Костик, меня зовут в зал! До встречи! Целую! — и дала отбой.
Я секунду помолчал, набрал отцовский номер и стал глупо мрачно повторять одно и то же:
— Целую… Целу-ю… Целую:
— Я тоже, сын мой! Но почему так немило?! — пробасил голос.
— О-о, привет, родной! Ты совсем загулял, отец, а потом ещё претензии: "почему так немило"! А почему не звонишь?!
— Хотел звонить, не вру, но эта бесконечная тусовка, пьянки, вылазки на природу окончательно закрутили, а Миша Саенко просто какой-то неугомонный тип!
— Как выставка?!
— Шедевр двадцать первого века! Безумно смелое откровение! Вернусь, расскажу, сын мой!
— И когда вернёшься?!
— Думаю… через два дня!
— Ну, надо же! — удивился я вполне правдоподобно. — И Ольга через два дня!
— Да ты что?! — засмеялся он и радостно заорал в трубку. — Невероятное совпадение! Не может быть?!
— Может, отец! Она недавно звонила!
— Прекрасно! Цирк-шапито собирается снова: акробаты и клоуны, птицы и звери!
— Ладно-ладно, слушай… клоун: во сколько приедешь?! Хочу быть дома и встретить, как положено!
— Ах, похвально! Вот это — сын: "ВСТРЕТИТЬ, КАК ПОЛОЖЕНО!" : Жди, часам к трём буду!
— Отлично, отец! Всё! Спешу! Пока! — и дал резкий отбой, убрав мобильник в карман, потому что разговаривать дальше было тошно, а затем прошептал сам себе. — Жду, циркачи мои, приезжайте, с нетерпением жду…
Чисто выбритый, освежённый душем и почти одетый, я стоял на террасе, допивал кофе и поглядывал на диван, где спала Наталья.
Сунув ноги в ботинки и нацепив куртку, я вышел из дома и закрыл дверь на два замка:
Как только мои шаги закончили стучать по ступенькам, Наталья сбросила одеяло, вскочила с дивана, метнулась к тюлевой занавеске окна и осторожно начала наблюдать.
Моя машина стояла у ворот, а я спешил по тропинке участка к высокой калитке, быстро открыл её, и тут же влетели четыре породистых здоровенных овчарки, а за ними следом вошёл сторож в длинном плаще защитного цвета. Собаки бегали, носились друг за другом, а мы со сторожем пожали руки и стали беседовать.
— Интересненько… — проговорила Наталья, продолжая следить.
Я достал из кармана деньги, отсчитал, отдал сторожу и кинулся к воротам, он мигом догнал меня и услужливо помог распахнуть. Сказав ещё
пару слов и дружелюбно хлопнув его по плечу, я нырнул в машину и рванулся за ворота, скрылся.
Собаки кинулись за мной, но громкий хозяйский окрик вернул их на участок, сторож торопливо закрыл ворота на засов, широко расставил ноги, закурил папиросу и внимательно посмотрел на окно, за которым стояла Наталья.
— Глупо, — сказала она и отошла на середину комнаты, — было бы очень глупо, Костик, бежать от собственной дачи, своего хозяйства и лесных просторов, я никуда отсюда не стремлюсь, хоть сторожи меня сотнями собак, дурачок…
На моём рабочем столе к великому несчастью мелькал монитор ноутбука.
Наталья смело шагнула к нему и радостно воскликнула:
— Ой! Опять забыл выключить! Который раз! . . Видит Бог — я не виновата! Костик, ты сам забыл! Не виновата я! — она потёрла руки, села на стул, примостилась поудобней и с нетерпением нажала клавишу. — Так-так-так:
Монитор красочно засветился, и быстро возник титульный лист моего китайского романа:
ЧАЙ ИЗ УТРЕННЕЙ РОСЫ
фэнтези
— Ага-А-А! Врёшь, от меня не уйдёшь! Забыл — так забыл!
Нажав очередную клавишу, она быстро подняла страницы вверх, отыскала необходимую строчку и увлечённо продолжила читать дальше, когда-то остановившись раньше именно на этом месте:
Накрапывал то ли дождь, то ли мокрый снег, и я спешил по сырому и мрачному двору к своему дружище Майклу. Место нашей встречи оставалось всё тем же — огромный скелет заброшенного "Москвича". Однако Майкл не сидел в нём как раньше, а стоял рядом, держа в руке открытый зонт, и смотрел в мою сторону, как я приближаюсь всё ближе и ближе.
Он протянул мне руку:
— Держи кардан, Костяшка!
— Привет! — ответил я.
Мы хлопнули ладонями, и Майкл сказал:
— Посмотри, Костяшка, как безжалостно пытали эту голимую машину: ободрали, покорёжили, сожгли… как человеческую душу: Атасс местечко, сколько здесь бываю, оно всё больше и больше нравиться — в нём есть страшная боль и жалкая беззащитность.
— Ты чего? — удивился я.
— Ничего, просто мерзкая погода, и какой-то дикий смурняк… — и он спросил. — Коньяк привёз?
— Привёз, — и я протянул ему пакет.