— Ну, все! С меня хватит! Ты меня уже достал! Тварь! Все мужики, как мужики, а ты?! Да ты только посмотри на себя в зеркало! На кого ты похож?! Ты же облик человеческий давно потерял! Каждый день пьяный! Боженька, за что же ты меня так в жизни наказал?! За что?! За что на меня так прогневился?! Боженька, услышь мою просьбу… Сделай меня вдовой! Боженька… — взмолилась жена прораба Сергея Петровича Сидорова встав на колени и сложив ладони вместе перед своим длинным носом. — Прошу тебя, Боженька… Сжалься над бедной женщиной… Сколько же можно такое терпеть… Сколько?
— Идиотка, — сквозь зубы процедил Сидоров и шатающейся походкой направился в спальню.
С трудом сбросив с себя одежду, он шмыгнул под одеяло и, повернувшись лицом к окну, заснул крепким сном.
Сергею Петровичу снилось синие море, как он сидит на берегу с удочкой в правой руке и ловит золотую рыбку.
Наконец, счастье ему улыбнулось, и заветная добыча клюнула на крючок.
— Отпусти меня, Сидоров, в море, — взмолившись, проговорила она нараспев человеческим голосом. — Я исполню три твоих желания.
— Нашла дурака, — улыбнувшись рыбке, произнес рыбак. — Я тебя отпущу, и что?! … Нет уж, милая… Не надейся… Сказкой Александра Сергеевича Пушкина я наслышан с детства… Никуда я тебя не отпущу, и не мечтай… Где гарантия, что ты меня не обманешь? … Нет гарантии! Нет! Ты у меня сейчас на крючке, а значит, в плену, а чтобы выбраться из него, нужно платить… Слушай меня, золотая рыбка, — с язвительной усмешкой произнес Сергей Петрович, — слушай внимательно.
— Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель.
Прораб Сидоров окинул взглядом местность, затем с чувством собственного превосходства посмотрел на добычу и командным тоном проговорил:
— Хочу иметь виллу на берегу этого моря, молодую длинноногую красавицу жену — блондинку которая бы меня любила, и новенький "BMW".
Не прошло и минуты, как море заштормило, небо затянулось грозовыми тучами, земля задрожала и пошел проливной дождь.
От страха Сидоров закрыл глаза. Спустя какие-то доли секунды он почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Прораб с трудом приоткрыл свои веки и замер от неожиданности.
В метре от него стоял новенький "BMW", а возле самого Сергея Петровича — высокая, стройная девушка с белыми длинными волосами. Покрытая бронзовым загаром с пухлыми, слегка приоткрытыми губами, заворожено глядя на него своими огромными, как синее море глазами, промолвила: — Милый, пойдем домой. Ты весь промок… Так ведь не долго и простудиться…
Красавица стала нежно расстегивать мужскую сорочку.
— Погоди… Погоди… Я сам, — дрогнувшим голосом, не веря своим ушам и глазам, проговорил Сергей Петрович.
— Милый… Ты мне не доверяешь? — недовольно нахмурив брови, произнесла блондинка.
Она нежно провела своими длинными, как у пианистки, пальцами по его волосатой груди.
Сергей Петрович стоял, как памятник Пушкину в парке, боясь пошевелиться. Он чувствовал, как её пальцы опускаются все ниже и ниже, и вот они коснулись его плоти.
— Я Анжелика… Твоя Анжелика… Твоя рабыня… Твоя жена… Милый мой, дорогой, единственный, мой ненаглядный и неповторимый, Сереженька… Пойдем домой… Пойдем в нашу с тобой спальню… Не мучай меня… Я так жажду твоего тепла… Твоих ласк… Твоих губ… Твоих ненасытных поцелуев…
Зачарованный женскими словами Сидоров не помнил, как оказался перед входной дверью трехэтажной виллы. Анжелика, его маркиза, его королева, взяв его под руку, повела по лестнице в опочивальню.
— Анжелика! Анжелика! Свет моих очей! Моя сказка! Как я долго ждал тебя, и вот, наконец, дождался… Мы вместе… Вдвоем… Ты ведь любишь меня?! Скажи… Скажи поскорее… Не томи меня…
— Да… Да… Да…
И вот прораб в объятиях красавицы. Её волосы веером разбросаны по атласной наволочке. Он смотрит на неё заворожено и не может отвести взгляда от нежной молодой кожи. Горячими, как лучи палящего солнца, поцелуями она лишает его рассудка. Он в плену женских страстей. Страстей, совершено не похожих на те, к которым привык за долгие годы совместной жизни со своей женой.
— Мой… Мой… Мой… Мой повелитель… Моя надежда и любовь… Счастье мое… Моя путеводная звезда… — в перерывах между поцелуями, хватая воздух от перевозбуждения, твердили женские уста.