Дед Гриша, пузатый и заросший рыжим волосом до самых бровей мужик лет пятидесяти, заявился минут за двадцать до часу. Долго ковырялся в замке своим запасным ключом, зашел, бросил на наш диванчик дубленку, уселся на жалобно скрипнувший под его тушей старый стул. Я замер, боясь пошевелится — ничего страшного, уж полчаса я вытерплю, а там и вылезать можно будет. Гриша просидел на месте недолго. Встал, прошелся по "гостинной" — три шага от двери до стены и обратно. Остановился перед комодом. И, недолго думая, открыл верхний ящик. Я аж задохнулся от наглости "деда" — роется в наших вещах, а еще знакомый! Надо будет маме обязательно рассказать, только как бы так еще не выдать, откуда у меня такие знания. Верхний ящик комода Гришу не особо привлек, там лежало постельное. Он перешел к следующему, с мамиными вещами, и тут остановился.
Я видел, как его пальцы-сардельки вынимают из ящика что-то кружевное до невесомости — трусики, лифчики, белые, черные, мнут, зажимая в кулак. Гриша подносил смятые в комок мамины трусы к носу, с шумом вдыхал запах, а я с ужасом наблюдал эа этим из своего укрытия. "Машка, блядь ебаная — хрипло прошептал "дед", — пизда моя сладкая!" Его пальцы мяли, сжимали тонкие кружева, а я понимал — это ж он о маме, сволочь! Маму я почему-то считал только своей, и глядя на эту картину испытывал какое-то странное чувство и стыда, и омерзения. И возбуждения. Я увидел, как на брюках деда, точно под бляхой ремня, выпятился бугор и подумал, что выйди я из шкафа сейчас — он бы меня, не задумываясь, убил.
Гриша мельком взглянул на часы, и, сунув мамины трусики в карман брюк, задвинул ящик комода. Наверное, был уже час, и вот-вот должна была прийти мама. И действительно, едва он пристроил толстую задницу на все тот же стул, в замке захрустел ключ и пришла мама — в своем невзрачном тонком пальто, пахнущая все теми же официальными духами, холодом и сыростью. Улыбнулась тяжело сопящему деду Грише — "Григорий Иваныч, вы чай будете? А то я бы попила, весна наша питерская — просто страх" Эх, знала бы ты, что он тут творил, Григорий Иваныч сраный — со злостью подумал я, глядя, как мама аккуратно снимает потертое пальтишко, и выбегает с чайником из комнаты.
Почему-то мне стало стыдно того, как она суетится перед этим наглым толстым дедом, который так бесцеремонно рылся в ее белье. Стало стыдно за ее поношенную одежду, за вымученную улыбку, за то, что ей еще час ехать обратно на работу в холодном трамвае, а эта жирная жопа попьет чаю, возьмет деньги и еще ее блядью ебаной за глаза называет. Мама вернулась через пять минут, неся две чашки с чаем, села напротив деда Гриши, сняла свой мужской пиджак, оставшись только в пожелтевшей от частых стирок блузке — большевичке, уже вытянутой на локтях. "Григорий Иваныч, тут вот дело какое, — мама отпила из чашки, а Гришка, скотина, к своей не притронулся даже, — вы же знаете, у нас в школе с зарплатами беда.
Сегодня, как вы позвонили, я у коллег поспрашивала — но. . " Мама допила остатки чая. "Что — "но", Мария Сергевна? — пробасил дед Гриша, опираясь локтями на колченогий стол — "денег-то нашли или как?" "Деньги я нашла, — мама подобралась и сделалась как-то строже, словно урок ведет, — сейчас вот вам отдам двадцать пять тысяч, и на следующей неделе — остальное. " Гриша засопел, встал со своего стула, прошелся по скрипящим половицам туда сюда, замер перед мамой — "Машка, мне надо денег сегодня, я тебе ж объяснил. Сегодня. Не завтра и не на следующей неделе. Я объяснил? Объяснил!" Мама вскочила, вспыхнув румянцем — какая же она красивая, тоненькая и высокая рядом с этим неуклюжим, красномордым толстяком, успел подумать я. "Какая я вам Машка, Григорий Иванович!? — ее ноздри раздувались от гнева — следите за своим языком!
Мы с вами на брудершафт не пили!" Гришка вдруг подался вперед, вцепился своими пальцами-сардельками в тонкое мамино предплечье и с силой толкнул ее через всю комнату, на диван. Мама вскрикнула, пружины старого диванчика жалобно взвыли, а Гриша, сопя и сжимая кулаки, двинулся следом — "Ах ты блядь сраная! Живет почитай бесплатно, я бы блядь чурок с рынка лучше пустил! Они в баксах бы носили и спасибо говорили! Нет же, из жалости впустил поблядуху! А она, сука, ноги об меня тут вытирает!" Мама смертельно побледнела, сжавшись на диване, обнимая колени руками. Казалось, она сейчас заплачет, а дед нависал над ней, тоненькой и несчастной, словно был готов раздавить ее своим пузом.
"Григорий Иваныч, мы немедленно съезжаем! — наконец выдавила мама, глядя на его искаженную злобой ряху. Я же сидел в своем шкафу ни жив, ни мертв. "Немедленно съезжаем, дайте только вещи собрать! — сказала мама уже смелее, видимо, придя в себя после случившегося. Дед Гриша молчал, и мама было попыталась встать, как он снова толкнул ее на диван. "Дай мне, Маш — голос деда из злобного вдруг стал хриплым и словно бы жирным, как лоснящийся червяк — я тебе тогда. . тогда так живи, что. . " Он протянул свои толстые ручищи к маминым плечам. Мама вдруг резко толкнула Гришку прямо в пузо, заставив на миг отступить, вскочила и бросилась мимо него к двери, но дед, опешив лишь на мгновение, схватил ее поперек талии, прижал к себе, зажимая рот, поднял, оторвав от пола и, развернувшись, швырнул через спинку дивана.
Мама как-то странно зашипела, наверное сильно ударившись, а Гришка сразу прижал ее своей огромной лапищей, вдавливая в диванную спинку. Я, наверное, должен был выскочить и закричать, но ужасный страх словно бы ударил меня по ногам — я даже не уверен, что дышал в тот момент. Дед сноровисто расстегнул молнию на маминой юбке, вцепился в пояс и дернул вниз. Ничего не вышло, фабрика Большевичка свое дело знала туго и юбка плотно сидела на бедрах. Мама вдруг встрепенулась и дико закричала — Помогииитеее! От ее крика у меня заложило уши, и кажется — я заплакал, а дед, страшный старый пидорас, стал бить ее по спине своим здоровенным кулаком, как по наковальне. Мама сбилась с крика на какие-то карканья и замолчала, а Гриша, встав коленями на скрипящий диван, запустил за пояс юбки обе свои ладони-лопаты и сильно дернул вниз.
Раздался треск рвущейся ткани и юбка свалилась вниз по маминым бедрам. Здоровенные лапы зашарили по маминой попе, такой красивой в белых трусиках. "Станок, М-машка, заебись у тя. . — Гришка заикался от волнения, пробуя нащупать резинку трусов, — попа. . попочка, Маш… " Он дернул мамины трусы вниз, и я впервые в жизни увидел голый женский зад. Белые, нежные булочки с красным следом от трусов, темнота между ними и маленькие светлые волосики внизу, между бедер. Я не знаю, что я должен был чувствовать, глядя на то, что сейчас произойдет. Но чувствовал я только свой член, стоящий как кол. Одна рука Гриши по-хозяйски ощупывала попу, а второй рукой дед безуспешно пока пробовал расстегнуть собственные штаны. "Волосатая ты какая, Машка, — возбужденно шипел он, пробуя одновременно просунуть ладонь между маминых ляжек и спустить штаны, — бабы бреют ща. . " "Н-нахуй пошел, скотина — вдруг прошептала мама и рванулась в сторону. Она успела развернуться и вскочить с дивана, прежде чем Гришка схватил ее за бедра и рванул назад. Мама ужасно закричала, на одной протяжной ноте, а он бросил ее, вдавив в диван, и размахнувшись, ударил в живот. Еще раз.