— Не ври! Сколько?
— Тридцать пшесть…
— О боже! Как у жеребца! Тебе кобылу надо ебать, а не тетю! — все, Женя решилась. — Да! Кобылу!
Держа его за хуй правой рукой и сзади, она повела мальчика в комнату. Здесь она огляделась, намечая мизансцены. Рубашку снимать она не стала, а лишь задрала ее на живот и пропустила хуй между ног. Заведя назад руки, она поместила оба кулака на остатке.
— Ты соображаешь, где будет твой хуй, если я на него сяду?
— Дайте мне разик! Тетя Женя, всего разик! . . Хоть посмотреть!
— Куда посмотреть?
— Раздвинуть и посмотреть!
— Смотри, смотри. Это сколько угодно.
Она легла на тахту и раскинула ноги, согнутые в коленях. Мальчик двумя пальцами отодвинул перламутрово алые складки к кустарнику и затих, низко склонившись.
— Что, глубоко видно?
— Как красиво! . . — прошептал мальчик.
— Ты думаешь, я деревянная? — задыхаясь, вскричала Женя. — Вонзи! Будь что будет!
Мальчик испуганно оглядел ее мелко дрожащие бедра, извивающийся от нетерпения живот, жадно, бесстыдно высунутый наружу лобок с кровавокрасной извилистой бороздой. Он начал вводить…
2.
Наутро они проснулись вместе. Долго смотрели друг на друга в упор.
— Снова? — прошептала она, даже не глядя вниз. Там членистосуставно как пресмыкающееся собирался хуй, она его прозревала. Не глядя вниз она угадывала его ползущее по простыне уебище латинской S спрямлением в J, затем в L и, наконец, в I, коснувшееся ее ноги выше коленки. — Ты что с теткой сделал, а?
— Выеб, — радостно сознался мальчик.
— Если б у тетки была пизда чуть помельче, а? Ну, иди-ка ты ко мне, мой сладенький!
Она доставала его, как будто перетягиваемый канат и тут же запихивала, скрежеща зубами, в промежность. Нет, с утра было не вместить!
*****
— Плохо дело, — задохнулась Женя. — Матка вся избитая, болит. Вылазь.
— А мне куда?
— В ванную, куда. К Дуньке Кулаковой. Сегодня я не смогу.
— А я думал… — надул он губы: вот-вот расплачется. Игрушку отобрали.
Женя задумалась.
— Ладно, — наконец, решилась она. — Давай в зад. Не пробовала ни разу. С подобным.
С кремом, с осторожными взвизгами, с боковым положением выгнутой круто задницы с воспоминанием о клизме, но боже, какая в нее заползала колбаса! Она ползла бесконечно и так же нарастало сладкое безумие — вот ведь наслаждение в тридцать один, и от кого?
— Гоняй! — выдохнула она и не смогла вдохнуть — он вонзил яростно, застоявшись и отчаявшись. Женя, закрыв глаза, тихо орала…
Однако после обеда она поняла, что не снесет. Мальчик ходил уже по-хозяйски с саблей и дрочил и мучался. Она лежала, глядя почернелыми глазами. Все внизу будто разорвали на клочки. Наконец, жалость ее победила. Она сняла трубку, набрала пятизначный номер.
— Люсь, ты? Ты одна? Слушай, выручай. Нет, не деньги. Нет. Да нет, какие гости. Смеяться будешь. Ты одна, точно? Ну так слушай: меня сегодня ночью так отъебал один молодой человек, что я лежу с вырванной пиздой и вывернутым задом… Может быть, еще как может быть. Так вот этот молодой человек ходит мимо меня со своим полуметровым хуем и он им меня сегодня убъет. Если ты не выручишь… Ну, не полметра, на десять сантиментов меньше, какая разница? . . Да бывает такое, бывает… У жеребца, да… Ой, Люська, мне не до смеха. Приходи… Да в халате, конечно, только трусы сними, чтобы он тебе с самого порога…
Женя положила трубку.
— Сейчас придет. Рост у нее под два метра. На заднице можно комод поставить. Мы иногда балуемся без мужчин, так я ей руку засовываю почти по локоть, вот так.
— А лицо?
— Что — лицо? Тебе еще и лицо надо?
— Я на вас буду смотреть.
— Смотри.
В дверь позвонили. Мальчик, уже в шортах и майке, пошел открывать. На пороге стояла громадная женщина с лицом Тины Тернер.
— Здрасьте, — сказал мальчик, отступая.
— Здорово. А Женя где?
— Там, — совсем растерялся мальчик.
Гигантесса отодвинула его и с любопытством вошла в комнату.
— Что? С первым апреля? — сказала она. — Делать тебе нечего? Где этот твой?
— А кто тебе двери открыл?
— На детей переключилась? Евгенья, разве этим шутят?
— Костя! — позвала Женя. — Что ты застеснялся? Иди сюда.
Костя вошел и встал у двери.
— Покажи ей.
— Да он упал…
— Ну и что? Сними шорты.
Костя стянул шорты: между колен упал толстый удав. Люся ахнула.
— Ну? Не страшно? — спросила Женя, гордясь.
— Ой ты мой цыпленочек… — Люся, не отводя взгляда от удава, сбросила халат и Костя понял, что на этот раз противник тыла не покажет — таких грудей, с ведро, он у женщин не предполагал. А задница! а колонны ног!
Но удав не ворочался. Куда подевалось сабельное исступленное могущество? Люся вытягивала его и баюкала, лизала и всасывала — безрезультатно.
— Перепугала ты его, — отозвалась Женя. — Теперь жди, когда привыкнет.
— Как же мне ждать-то? У меня уж все на всос работает. Если через пять минут он мне не вставит, я стулья и ковры начну засасывать.
— Ты бы лучше мне вылизала мою израненную, — Женя раскинула ноги.
— Ну а что тут, — деловито склонилась Люся. — Внешне без изменений. Дай-ка я навещу старую знакомую.
И она приникла к Жениной розе. Ее зад, развернутый к Косте, раздался совсем немыслимо: в овраге между ягодиц сверху смятокоричневый манил вход, а ниже два громадных темных смуглых валика губ обросли бакенбардами — но как это обнять руками? Волна прошла от яичек и набила по всей длине удава раз, другой, в третий он уж закачался в полувисе, а еще двумя победными рывками набрал высоту и отогнувшийся назад Костя понес его как флаг. Да и двумя руками направил между валиками, просясь. Люся охнула, расставила белые бревна и вход меж валиками заалел — тоже нежность была в гигантессе! Костя крепко пошел, голова бежала впереди, раздвигая набухшее влагалище, которое стоном и жарким объятьем отвечало на набег — и шейку прошел и матку стал вытягивать, также стонущую, но и жадно сосущую победоносного гостя. Не очень удобно стояла, еще оставалось много длины, а не дотянуться, — что ж, на цыпочках мучиться?
— Сейчас я лягу, лягу, лягу… — забормотала Люся, вынув рукою увлажнившийся хуй и падая рядом с Женей на спину. Ноги взвились в высоту, Костя видел подколенные выемы, неожиданно нежные, решил следующий раз ебать туда — но уже тянула Люся в себя и не согнуть ей было, пришлось ему крючком прислоняться к ней, заводя в полувис свой гордо реющий хуй. Женя жадно смотрела на то, что ее всю ночь пронзало и шарахалось во внутренней темноте. Не сумев сдержать восторга, она укусом впилась в орущий рот Люси. Та ей ответила — как же! Не знала она в себе таких тесных далеких долин! Все сорок сантиметров одновременно всосала она внутренней жаркой кожей и Костя не сразу смог вырвать из нее свой увеличивающийся хуй, так что он с трудом выскочил, чвакнув, но тут же ринулся назад, снова встреченный отсосом на всех горизонтах — Люся ухнула и пустила ветры. Теперь уж Костя не вынимал. Он приладился плечами в выемы колен, руки завел за белые мягкие бревна, согнулся, как горнолыжник и пошел гонять тугой тропой! Ужасом, воем встречала его проносящаяся взад-вперед матка, во влагалище борт его кожи за головкой боронил обессилевшие нежнополяны, клитор ее немыслимо раздулся петушиным гребнем и Женя наложила на него указательный и средний — Люся взвыла, по круглым щекам к ушам катились слезы, она дернулась так что тахта захрустела, и опала. И уже в побежденные вялые долины промчался костин хуй, толчками гоня перед собой волны семени. Люся встрепенулась на миг — и приняла.