Дойдя до кульминации, девочка сладко застонала и обмякла, одновременно брызгая на руку неконтролируемой, прерывистой струйкой. Заслышав шаги барыни, служанка убрала руки, оправила платье и взяв кувшин, принялась обмывать раскрытое набухшее лоно.
— Эко ты ее уморила. — Проговорила Людмила, глядя на сомлевшую в кресле племянницу. Глаза Сонечки оставались закрытыми, словно она уснула, а губы расплылись в блаженной улыбочке.
— Да я уж чуть-чуть только, — в оправдание, но без холопского страха перед госпожой и тревоги в голосе ответила служанка. На вид Аннушке было лет 16-17, но лицо ее странным образом менялось, в зависимости от настроения и эмоций. Только что это была молодая страстная женщина, а теперь перед Людмилой стояла едва вошедшая в цветение девочка-подросток. Однако, барыня по-видимому давно привыкла к таким метаморфозам и внимания на них не обращала.
— Вижу я как чуть-чуть, — усмехнулась она и протянула девушке небольшую бритву. — На-ка, прибери… — Служанка с сомнением перевела взгляд на едва опушенный лобок девочки, где темнело всего несколько небольших волосков. Аннушка покачала головой.
— Уж лучше вы, Людмила Ильинишна. Мне никак нельзя такое. —
— Чегож так? — Удивилась хозяйка.
— Так уж. Я потом расскажу… Да и боязно мне. Вдруг как рука дрогнет? —
— Удивляюсь я тебе. Ладно, намыль там и отойди. — Людмила, открыла бритву и несколькими точно выверенными движениями избавила племянницу от первых признаков взросления.
— Давай-ка, на постель ее перенесем. И вправду, уснула совсем. -…
… Вдвоем они уложили спящую девочку, прямо на тонкое шелковое покрывало, лишь застелив сухое полотенце поверх подушки. Людмила убрала с лица Сонечки влажные пряди волос, склонилась и нежно поцеловала мягко приоткрытые губы.
— Такая хорошенькая стала. Чистенькая, гладенькая… — Аннушка произнесла это, осторожно касаясь пальцами беззащитно оголенного теперь, совершенно детского лобка, обиженно надутых, спрятавших розовые лепестки губок, но ощутив укоризненный взгляд хозяйки, убрала руку.
— Да… Только ты не балуй больше. Пусть отдохнет. Не тревожь и не буди. —
— А обед как же? Андрей Ильич непременно захотят гостью увидеть. —
— Теперь уж и не обед, а ужин будет наверное… Даже не знаю, чего они там заперлись? Не буди. Пусть спит. —
— Хорошо. Только приберусь тут. —
— Да. И мазью помажь. Приготовила Матрена? —
— Приготовила. —
— Ну и славно. — Женщина еще раз коснулась щеки малышки и собралась уже выйти из спальни, но остановилась.
— И еще. Чемодан-то разбери Сонечкин. Белье, какое найдешь, в кладовку припрячь. Чулки только оставь. А платья потом подрубишь ей. Как у Любочки сделаешь. —
— Хорошо, Людмила Ильинишна, все сделаю. — Девушка бросила взгляд на ноги спящей Сони, словно прикидывая, как это будет выглядеть.
— И сарафанчики, что понашили ей, надо примерить, а то вдруг еще и отпускать придется… — Барыня тихонько усмехнулась. — Вытянулась-то как. —
Аннушка подобрала упавше влажное полотенце и протерла им брызги на полу, предварительно слив всю воду в одно большое ведро. Вытерев руки фартуком, она взяла свежую простынь и собиралась уже расправить ее, чтоб укрыть девочку, но вспомнила наказ барыни и вернулась к шкапу. Пошарив на верхней полке, девушка нащупала и достала небольшую круглую коробочку из бересты, плотно закрытую деревянной крышечкой. Отковырнув крышку Аннушка поднесла баночку к лицу и слегка поморщилась. Вернувшись к постели она присела на край и уж собиралась взять немного мази на палец, но задержав взгляд на раскинувшейся перед ней голенькой, погруженной в глубокий сон девочкой, передумала.
Отставив коробочку подальше в сторону, она снова вытерла об фартук руки и склонилась над мирно посапывающей Сонечкой. Едва касаясь губами, девушка прошлась быстрыми поцелуями от бедра до живота, поиграла языком с твердыми кончиками сосков, поцеловала щею и лицо, а потом впилась в мягкие, податливы во сне губы долгим безответным поцелуем, толкаясь языком в гладкие фарфоровые зубки Все это время руки ее непрерывно скользили, лаская и оглаживая доступное обнаженное тело, то и дело возвращаясь к нежно-округлым девичьим бедрам и низу живота. Прервав поцелуй, Аннушка отстранилась и внимательно посмотрела в разглаженное сном безмятежное лицо, одновременно туго стискивая пальцами нижние губки. Никакой реакции. Тогда девушка двумя пальцами осторожно зажала сопящий носик девочки, губы чуть дрогнули и рот ее приоткрылся в глубоком вдохе.
Похотивая служанка тут же накрыла его своими губами, жадно проталкивая как можно глубже напряженный язык. Аннушка возбуждалась все сильней, глаза ее блестели, щечки зарумянились. Сдув упавшие на глаза светлые пряди, она осторожно, но уже почти не опасаясь разбудить, передвинула, развернула спящую Сонечку поперек кровати, так, чтобы ножки и часть попки свешивались с постели. Сбросив туфельки, девушка подхватила подол, задрала его до пояса и, перекрутив на бок, зажала одной рукой. Опустившь на колени и широко раздвинув ноги девочки, она припала губами к открытой розовой писечке и глубоко погрузила два пальца в свое истекающее соком влагалище. Несколько минут повисшую в комнате тишину прерывало только горячее дыхание служанки и легкие хлюпающие звуки особенно жадных поцелуев, но вдруг явственно скрипнул паркет, словно кто-то переступил с ноги на ногу. Аннушка замерла и быстро оглянулась, успев заметить подозрительное шевеление портьеры, скрывающей боковую дверь для прислуги. Тихо ступая в одних чулках, она подкралась и быстро сунула руку за портьеру.
— Ой! Пусти, больно! — На свет появился белобрысый пацаненок лет 10-11 в одной рубахе, тот самый, что первый увидел приезд барыни и юной гостьи.
— Больно же… — Повторил мальчик, потирая красное оттопыренное ухо.
— Ты чего тут делаешь, Николка? А? — Девушка не особенно и сердилась. Спрашивала она строгим голосом, чуть наклонившись и упираясь ладонями в бедра, но под делано нахмуренными бровями блестели веселые глаза. Да и было отчего веселиться: полол длинной рубахи пацаненка так и не опустился спереди, зацепившись за торчащую почти вертикально пипиську с приоткрытой головкой. Мальчик этого не замечал и выглядел достаточно комично.