Станислав Васильевич вошел в кабинет, подождал, пока войдут оба нарушителя спокойствия, и плотно прикрыл за ними дверь, обитую коричневым дерматином. Потом он отошел к окну и стал разглядывать голубей, что беззаботно паслись во дворе, пока дикий школьный народ не вылетел на перемену.
— Не слишком ли часто мы стали встречаться, Дмитрий? — не оборачиваясь, спросил он. — Вчера безобразная драка, сегодня еще более безобразное поведение. Я не верил слухам, что распространяются по школе, но теперь вижу, что все подтверждается. Единственная причина, почему я закрыл глаза на твой внешний вид и твое поведение, это то, что ты потерял родителей. Но всему же есть границы?! Что ты устроил только что? Я бы еще понял, если бы с девочкой и не при всех, а где-нибудь в уголке. Но вот так нагло, на глазах у всех, целоваться с одноклассником?! Ты хоть понимаешь, что творишь?
Станислав Васильевич обернулся. Его лицо было серым, губы сильно сжаты. Казалось, что он изо всех сил старается сдержаться.
Димка безмятежно взглянул ему в бесцветные глаза.
— Извините, Станислав Васильевич. Но я совершенно не могу понять, в чем моя вина? За драку я готов отвечать, наказывайте. А почему нам запрещено целоваться? Девчонки по утрам каждый раз целуются, когда приходят в школу, и на переменах по сто раз, и никто им слова не говорит. А нам вы запрещаете? Это несправедливо!
— Вот только не надо сейчас изображать оскорбленную невинность! Ты прекрасно понимаешь, что это совершенно разные вещи! В общем так. Или ты мне сейчас обещаешь, что подобное не повторится, или завтра я буду вынужден пригласить в школу твоего дядю для беседы.
— Станислав Васильевич, извините. Можете делать со мной, что хотите, хоть из школы выгоняйте. Я буду стараться держать себя в руках, но я не могу ничего обещать.
Не хотелось директору раздувать скандал, очень не хотелось. Но и позволить этому нахальному мальчишке вытворять в школе черт знает что, Станислав Васильевич не собирался.
— Идите в класс. И запомни, Дмитрий, это было последнее предупреждение. Больше прощать я не намерен. Все, идите.
С Дениской директор даже не пытался разговаривать, он прекрасно знал, кто зачинщик.
А у Дениса в душе творилось невесть что. Он перестал понимать, что с ним происходит. Понятие — любовь" он относил только по отношению к девченкам, и даже на секунду не мог представить себе, что можно любить пацана. Не любовь это, нет… А тогда что? Димка был для него абсолютный идеал друга — смелый, решительный, независимый. Немножко нестандартный, ну и что? А то… Смутная мыслишка закралась Дениске в голову — ведь теперь его тоже могут назвать голубым, педиком и прочая…
В старой школе, где раньше учился Денис, был один такой пацан, в шестом классе. Его силой заставили отсосать, так вся школа с ним не общалась, и издевались по-всякому, били чуть не каждый день.
Не хотел Денис для себя такой участи. А еще больше не хотел он, чтобы такое произошло с Димкой.
— Дим, слушай… — сказал он тихо, когда вышли в коридор. — Давай больше не будем в школе ничего такого… Ну, ты понимаешь…
— Испугался? — спросил Дима, разглядывая собственный мизинец, словно видел его впервые. — Как хочешь, я не навязываюсь. Я думал, что мы… Ладно, забыли. Пошли в класс.
И Димка отправился наверх, так стремительно, словно он снова спешил вслед за директором. Денис уныло поплелся за ним. Как же скверно было у него на сердце… Не хотел он этого, не хотел…
Остался Димка один. Хоть и сидел с ним рядом Дениска, а словно прошла между ними невидимая, очень прочная, прочней стекла бронированного, стена.
Один на один против всего класса. Против всей школы. Против всего мира. Держись, Димка, это ведь только начало. То ли еще будет…