Моё сердце колотится, будто птичка в руке, слёзы чуть не брызжут из глаз от её печального голоса.
— Ну что ты, Таточка, ну как ты можешь так думать! Ну, конечно же я тебя выручу! — горячо восклицаю я. — Давай ремень!
— Вот это моя девочка! — улыбается Татка, и, обняв, целует меня в нос. — Ремешок на диване. Только я, извини, догола не буду: времени мало, мне бежать скоро.
— Как тебе удобнее, Тат! — отвечаю я, пробуя в руке ремень и слегка помахивая им.
— Ладно, сестрёнка, поехали! — Танька устраивается поудобнее на кресле и спускает джинсы одновременно с трусами. Словно прилежная ученица, она складывает руки одну на другую на спинке кресла и ложится на них щекой. Её спина делает грациозный, кошачий изгиб. Свою очаровательную круглую попку сестра доверчиво и в то же время элегантно подставляет мне. Моё сердце замирает от восторга, слёзы неизъяснимого счастья наворачиваются на глаза — о большем проявлении любви и нежности невозможно и мечтать! От этой непередаваемой радости я готова расцеловать попку сестры и, скорее всего, я это сделаю! Но после. Сначала я должна дать сестре то, чего она так хочет — облегчение, успокоение, душевное спокойствие. Конечно, я вряд ли сделаю это хорошо с первого раза: Но я сделаю это от души, со всей любовью и нежностью к моей чудесной Танечке. Очень хочется надеяться, что она будет мною довольна, ведь я так её люблю.
Я размахиваюсь и наношу первый удар.
Уважаемые читатели! Если Вам понравился или напротив — ужасно не понравился — данный опус, Вы можете направлять Ваши восторги, проклятия, дифирамбы и матюги на адрес:
[email protected] — буду рад ознакомиться с конструктивной критикой, предложениями и пожеланиями.
*****
Пятница. Иду домой. Настроение, как всегда, наипаршивейшее. Казалось бы, почему: ведь пятница, два выходных впереди… Так-то оно так, но вот что меня ждёт дома… Собственно, не то печально, что меня там ждёт, а то, по какой причине. И дело даже не в четырёх "трояках" за неделю, не в бардаке в моей комнате, даже не в моих нескромных шалостях: ой, нет, об этом даже упоминать не буду! — а дело в том, что я обидела Светку. Вот же дура ревнивая! Ну, и что, что она Стёпке улыбнулась и что-то там скокетничала в его адрес, подумаешь! Притом это ж при мне, а не у меня за спиной! А я-то хороша, коза: надулась, бурчать что-то начала, потом вообще её матом послала. Ох, дура, дура: Как же пакостно на душе!
Ладно, хорошо хоть Танька дома: Ой, а вдруг она гулять ушла с пареньком своим! Вот будет номер! Ускоряю шаг, практически бегу уже. Поднимаюсь на 5-й этаж, ключ в замок, дверь — ффух! слава Богу дома: из комнаты музыка доносится. Кидаю рюкзак, снимаю куртку, бегу в ванную, писаю прямо в ванну — до толчка бежать некогда — мою руки и сразу к Таньке. Скребусь в дверь, как мышонок:
— Татка, привет!
— Здравствуй, солнце моё! — Танька оглядывается на меня с улыбкой, которую при первом же её взгляде на мою физиономию тут же сменяет обеспокоенность. — Ну, что такое, горюшко моё? Что опять? Ну, давай, иди сюда, рассказывай. — Она садится в кресло и хлопает ладошкой по своим коленям. Я взгромождаюсь к Татке на колени — да, да, здоровая лошадь, аж в целых 11 лет! — и изо всех сил обнимаю сестру. Молчу.
— Ну, чего опять? Двойка что ли? — Мотаю головой. — С учительницей опять повздорила? (да и такое у меня бывает!) — Снова мотаю головой, через силу отвечаю:
— Не с ней.
— А с кем?
Рассказываю всё подробно. Медленно, сдерживая слёзы, хрипловато, но не сбивчиво. Таня печально улыбается и гладит меня по голове. С ней всё-таки лучше. С мамой приходится стоять перед ней, рассказывать, причём всё по пунктам, не дай Бог, что забудешь. А она просто сидит и смотрит. И молчит. А потом уже говорит, сколько мне или той же Татке полагается. (Да, да, Татка хоть и взрослая уже — 2-й курс института — а всё равно продолжает отчитываться и если что, получает от мамы то, что положено!) Спокойно так говорит. Самое страшное — вот это вот спокойствие:
Поскольку мама сейчас в командировке, мы с Таткой "как взрослые люди" сами должны друг друга воспитывать, ну, конечно, скорее она меня. Либо дожидаться мамы, но она только через неделю приедет, а за это время сто-о-о-олько всего накопиться может, что потом, поди, месяц нельзя сесть будет! Так что мы пока своими силами, вернее Татка, конечно: Я-то чего.
Да, лучше с Таткой. Она гладит меня по голове, целует в щёку и шепчет на ухо что-то утешительное. Но, конечно, ни я, ни она не имеем не малейших сомнений, что настоящее утешение может быть только одно. По моим щекам текут слёзы. Татка целует меня в глаза, а одну слезинку слизывает прямо со щеки, вызывая у меня лёгкую улыбку.
— Ясно, солнце моё! Ну что тут сделаешь, только одно тебе остаётся — звони Светке, извиняйся, что могу ещё сказать.
— Но ведь: ещё не всё:
— Нет, сперва позвони подруге и извинись! Остальное "не всё" подождёт:
Ух, как стыдно-то!!! Этого я больше всего и боялась!
— Таточка, миленькая, — чуть не плачу я, — ну, пожалуйста, накажи меня сначала, а потом я извинюсь! Уж больно стыдно!
Голос Татки становится жёстче.
— Наталья! Ты слышала, что я сказала? Позвони своей подруге и извинись перед ней! А потом уже получишь наказание. Считай, что я уже тебя наказываю! Вот тебе телефон, звони, я выйду из комнаты:
Да уж, так и есть! Блин: Что делать, звоню. Длинные гудки. Может, её дома нет? Блин! Взяла трубку:
— Алло, — голос грустный.
— Светка:
— Чего тебе? — недовольно бурчит. Спасибо, хоть не кинула трубку!
— Светка: Ты это: Ты прости меня, дуру ревнивую. — Голос дрожит, но слезу пока не пустила. — Мне просто: мне просто Стёпка: нравится очень, я и: сама не знаю, чего я так окрысилась на тебя: Прости, пожалуйста, Свет!
Молчание. Затем тяжёлый вздох.
— Охх, ну и дурища же ты, Коновалова!
— Знаю, Свет, дурища набитая! Ну, так как, мир?
— А что мне с тобой сделать — мир, конечно!
— Спасибо, Свет! Ты извини:
— Ладно, не переживай. Я думала, ты совсем взбесилась, в бочку полезла:
— Да что ты, мне так погано было после этого!
— А мне, представь! Ну, бог с ним, кто старое помянет:
Ну, вот и всё! Фффух! Какой груз с плеч! Иду к Таньке, докладываю.
— Молодец! — говорит. — А чего сразу-то не извинилась?