Финалгон был таким крепким, что жжение более-менее стихло лишь к вечеру. Ночью я то и дело просыпалась от непрекращающегося, хоть и притуплённого жжения на некоторых участках кожи. Немного мази оставалось на покрывающей матрас плёнке, и, собрав все свои силы, я перевернула его другой стороной, чтобы не соприкасаться с ними. Однако, жуткая мазь продолжала напоминать о себе везде, где кожа касалась плёнки и где скапливалось естественное тепло, .
Эш появился поздно, принеся еду… ужин, по моим вычислениям. Я заметила, что в последнее время он начал приходить ко мне регулярней, и во время вчерашней прогулки это подтвердилось. Тогда было уже за полдень, и это совпало с едой, которую я получила. Меня кормили всего дважды в день — утром и вечером, по моим вычислениям. Утром обычно были фрукты и хлеб — с вареньем или веджимайтом, в лучшем случае — в то время как "ужин" составляли макароны и что-то вроде рагу, которое я ела ложкой. Что и говорить, рацион не из питательных — и, глядя в зеркало, я видела, что заметно сбросила вес.
В тот вечер меня ожидала запеканка с горохом и фасолью — явно из магазинной коробки. За едой последовал видеофильм. Эш ничего не сказал — просто открыл дверь, толкнул поднос в комнату и ушёл. Мой ошейник снова был прикован цепью к столбу, и сейчас он укоротил её настолько, что мне пришлось лечь на пол и тянуться изо всех сил, чтобы достать до подноса. Видимо, этим Эш в очередной раз напомнил мне, до чего я беззащитна. Какие бы поблажки он мне не делал, они оставались поблажками, и он мог отнять их у меня при малейшей провинности с моей стороны — или по собственной прихоти.
Видеофильм не был чем-то из ряда вон — обычный чешский фильм, записанный на CBS — но для меня настоящей роскошью было свернуться на постели калачиком и раствориться в другом мире, забыв про свои страдания и ожидавшую меня неизвестность.
* * *
На следующий день Эш пришёл с извинениями — конечно же, не без фиги в кармане.
— Мне очень жаль, что вчера с мазью получилось так нехорошо, — объяснил он. — Я приложу все силы к тому, чтобы такого больше не произошло. — Он помолчал. — Если, конечно, ты будешь меня слушаться и будешь вести себя хорошо. — В голосе его звенела сталь, хорошо сочетавшаяся с холодом его взгляда. — Я думаю, ты хорошо помнишь, что с тобой было, Джен. Ты ведь знаешь… всё, что я делаю, направлено только на твоё благо, и ты должна понимать, что поблажки не даются просто так, и что они не принадлежат тебе по праву.
Представь, что вчерашнее сопровождалось бы поркой? А потом ещё порцией финалгона? Подумай об этом. Подумай о зажимах у себя на сосках, если обработать их перед этим финалгоном… Подумай ещё раз о своём поведении. Не забывай о возможных последствиях, и думай, хватит ли тебе сил, чтобы выдержать эти последствия. Так вот, Джен — не хочешь ли выйти сегодня на прогулку?
— Мне будет больно, сэр? — осторожно спросила я. После двух последних дней у меня были причины осторожничать. Я не верила Эшу ни на грош. Каждая его так называемая поблажка доставалась мне дорогой ценой, и я ещё не знала, чем грозит мне предстоящий променад.
— Нет, Джен, на этот раз ты отработала свою прогулку. Посидишь часок под солнышком. Книжку возьмёшь, крем от загара… настоящий, на этот раз. Я же ведь не зверь какой-нибудь. — Он усмехнулся, но я знала, что моя ответная улыбка выглядит довольно бледно.
Я едва могла поверить в то, что происходит — спустя примерно месяц я наконец-то могла видеть мир за пределами своей темницы. По моим подсчётам, я провела в заточении порядка пяти недель — исходя из характера поведения Эша, его одежды, еды и остальных примет, по каким я могла вести подсчёт.
День был жарким и солнечным, около тридцати градусов — обычная погода для февральского Брисбена. Эш пристегнул к моему ошейнику цепь и обмотал другой конец вокруг жакаранды, росшей во дворе, после чего вернулся в дом. Я сидела в тени дерева, слишком взволнованная, чтобы читать, и жадно изучала всё вокруг, пытаясь понять, где нахожусь и как отсюда можно сбежать.
Я обрадовалась и огорчилась одновременно. Забор, окружавший это место, с виду был не таким уж и страшным, но в некоторых местах перелезть через него было бы непросто, особенно в моих цепях. Задний двор был довольно просторным, примерно двадцать на сорок метров, и пологим склоном спускался в сторону от дома. Вся растительность располагалась в основном по краю двора. Периметр стерегли большие эвкалипты, за которыми виднелась сетка ограды метра полтора вышиной. За сеткой по-прежнему не было видно ничего, кроме густой растительности. Вокруг не было видно домов, обитатели которых могли увидеть или услышать меня — но этого следовало ожидать. Старина Эш не собирался выставлять меня напоказ соседям, это уж как пить дать.
Отсутствие жилья по соседству меня разочаровало, но при виде окружавшей дом густой растительности я ободрилась. Видимо, жилище Эша располагалось возле какого-то заповедника или лесопарка. Невдалеке, примерно в километре отсюда, я видела холмы без каких-либо признаков застройки. Я всё больше укреплялась во мнении, что нахожусь где-то к западу от Брисбена.
Сам же дом не представлял из себя ничего особенного — судя по всему, его перевезли сюда целиком и водрузили на стальные опоры, которые затем обложили кирпичом по кругу, образовав моё нынешнее жилище. Деревянный, с ржавой гофрированной крышей, дом являл собой яркий образчик архитектуры пятидесятых, отличавшейся разве что маленькими окошками да общей нехваткой воображения. Видимо, это был перевезённый откуда-то дом государственной постройки — такие можно купить тысяч за пятьдесят-шестьдесят вместе с доставкой прямо во дворе, где их рекламируют. Его можно было как-нибудь с выдумкой покрасить, но в остальном он абсолютно ничем не выделялся. Мне было видно лишь его заднюю стену и одну боковую. Вдоль задней стены тянулись крытые ступеньки, которые спускались на небольшую веранду с дверью, выходящей на газон. Я поняла, что на этой же веранде находится дверь в мою темницу, ключ от которой носил при себе Эш.
Я провела этот час, разглядывая сад и даже не открыв книгу. Высокая трава удачно сочеталась с остальной растительностью, разросшейся и неухоженной. Под тенью жакаранды было тепло и хорошо, и я даже забыла про свои цепи, рассматривая сад, запоминая его планировку, месторасположение каждого дерева, сушилки для белья, тропинки, ограды и растений за ней. От видимой мне стены дома тянулся деревянный забор высотой в мой рост, под прямым углом отходя к боковой границе участка и надёжно отрезая задний двор от любопытных взглядов.
Вплотную к дому в заборе находилась калитка — несомненно, запертая. Вряд ли, скованная таким образом, я смогу перелезть через этот забор — не говоря уже о том, что перед этим ещё нужно как-то снять цепь на ошейнике. В моей жизни внезапно появилась надежда, и нужно было не упустить этот случай. Я укрепилась в своей решимости быть самой смирной и покорной рабыней на свете, планируя тем временем свой побег в самом укромном уголке сознания.
Глава 10
Моя прогулка прошла безо всяких последствий, вопреки моим худшим ожиданиям. Затем жизнь снова поскучнела. До сих пор Эш заходил домой, казалось, лишь от случая к случаю. Он объяснил, что потратил свой отпуск на хлопоты с моим имуществом и чтобы дать мне время обжиться. Я сделала вывод, что на прогулку меня вывели в воскресенье, ибо пять суток после этого я провела у себя в темнице, запертая с книгой и иногда — с видеофильмом, когда он давал себе труд записать его для меня.
Нечего и говорить, что жить таким образом было не слишком весёло. Кроме обычного завтрака и ужина, мне было бы совершенно нечем заняться, если бы Эш не решил, что в его отсутствие мне не помешает дополнительная стимуляция. Именно поэтому мои руки были скованы теперь сзади. Само по себе — мелочь, но для Эша каждая мелочь служила на благо общего замысла.