Вот — весна: молодо зеленеют деревья, и тёплые апрельские вечера кажутся бесконечно — томительно — длинными: пламенеющее солнце подолгу висит над горизонтом, словно не решаясь за него скрыться, и когда, наконец, оно медленно, будто нехотя, за горизонтом исчезает, воздух, наливаясь густой синевой, становится заметно прохладнее, но прохлада эта не бодрящая, а по-весеннему мягкая и тоже странно томительная, — легко касаясь лица, едва уловимое весеннее дуновение куда-то зовёт, куда-то манит, и хочется… хочется — любви, — каждый день, приходя из школы, я, томимый весной, томимый юным желанием любви, подолгу мастурбирую, сидя за письменным столом: на столе лежит открытый учебник, лежит тетрадка, но я думаю не о домашнем задании — глядя в раскрытую книжку, я грежу о необыкновенной дружбе, о нежности, о полном взаимопонимании с воображаемым другом… и еще я мастурбирую в ванной, ополаскиваясь перед сном, потому что не могу удержаться — рука сама тянется к члену, который мне кажется возбуждающе симпатичным, сладким, желанным, так что никак невозможно удержаться, и даже, когда дома находятся родители, я ухитряюсь иной раз проделывать это в туалете — я дрочу по два-три раза в день, воображая прекрасного, нежного, женственно грациозного и вместе с тем мужественно стройного, всепонимающего необыкновенного друга-ровесника, и наши с ним отношения, и нашу жаром испепеляющую — преград не знающую — любовь…
Вот — лето… к нам в гости приехали родственники, и с ними смазливый, на девчонку похожий Славка — их сын; мы со Славкой ровесники, — вечером Славку, который мне сразу же понравился, определяют спать со мной вместе — на одной тахте, благо тахта в моей комнате широкая-преширокая, и, едва наши мамы выходят, пожелав нам спокойной ночи, Славка тут же придвигается ко мне близко-близко, отбрасывая в сторону свою простыню; "Ты с кем-нибудь долбишься?" — шепчет он, блестя в темноте глазами; вопрос застаёт меня врасплох, — я ни с кем не долблюсь, но сказать об этом Славке честно у меня почему-то не поворачивается язык, и я неопределённо хмыкаю в ответ — хмыкаю так, чтоб это хмыканье не было похоже ни на утверждение, ни на отрицание; но Славку такой мой невнятный ответ явно не удовлетворяет, и он, совершенно не церемонясь с моими чувствами, спрашивает снова — переспрашивает, поясняя: "Я не понял, что ты сказал"; хуже всего, когда правду не скажешь сразу, а тебя начинают пытать — начинают выспрашивать-уточнять, и тогда приходится изворачиваться… вот это хуже всего!"Я сказал, что да… было несколько раз", — вру я, чтоб не выглядеть в Славкиных глазах полным отстоем; "Я тоже… ну, то есть, тоже — несколько раз, — шепчет Славка, обдавая моё лицо горячим дыханием; я лежу на спине, повернув к Славке голову, в то время как он, приподняв голову — опираясь щекой о подставленную ладонь, нависает надо мной, глядя на меня сверху вниз. — А когда нет девчонки — когда без девчонки… ты в таких случаях что делаешь?" — неугомонный Славка бесцеремонно атакует меня новым вопросом: вдруг выяснятся, что смазливый Славка на девчонку только похож, а характер у него напористый, мужской — в характере Славкином ничего девчоночьего нет; "Я? Ничего я не делаю… а ты?" — я, пробормотав первые пять слов, возвращаю Славке его же вопрос, и голос мой, когда я спрашиваю "а ты?", звучит уже совершенно по-другому — отчетливо и внятно; "Когда нет девчонки? Ты это имеешь в виду?"- горячим шепотом уточняет Славка, глядя мне в глаза; "Ну-да, — шепотом отзываюсь я. — Когда нет девчонки… "; и здесь Славка произносит то, что я в то время не смог бы выговорить ни под какими пытками, — всё так же глядя мне в глаза, Славка говорит: "Когда нет девчонки, я это делаю с Серёгой… " — Славка, мой ровесник, лежащий рядом, говорит мне "я это делаю с Серёгой", и я чувствую, как у меня от неожиданности приливает к лицу кровь; "Как — с Серёгой?" — шепчу я вмиг пересохшими губами; член мой, наполняясь саднящей сладостью, начинает стремительно затвердевать; "Обыкновенно, — шепчет Славка. — Так, как будто с девчонкой… "; я молчу, невольно сжимая мышцы сфинктера, — я смотрю Славке в глаза, пытаясь осмыслить то, что он только что сказал; "А Серёга… это кто?" — не узнавая своего голоса, я выдыхаю шепотом один из миллиона вопросов, которые хаотично возникают — роятся — в моей пылающей голове. "Серёга? Мой одноклассник. Мы дружим с детского сада, — отзывается Славка и тут же, не давая мне времени осмыслить эту новую информацию, задаёт свой очередной вопрос: — А ты что — никогда не пробовал?"; "Что — не пробовал?" — шепчу я, не слыша своего голоса; "Ну, как я… с пацаном, — Славка смотрит в мои глаза неотрывным взглядом; и горячее его дыхание щекотливо касается моего лица. — Никогда не пробовал?"; "Никогда", — еле слышно отзываюсь я; член мой, распираемый изнутри, в трусах гудит, и я, глядя Славке в глаза, то и дело с силой сжимаю мышцы сфинктера — мне хочется сжать, стиснуть горячий член в кулаке, но Славка лежит рядом, и делать это при нём мне кажется совершенно невозможным; "Мы можем попробовать… если ты хочешь", — шепчет Славка таким тоном, как будто предлагает мне прокатиться на велосипеде; я лежу на спине со сладко гудящим членом, и сердце моё колотится так, что мне кажется, что бьётся оно у самого горла; я снова — делая это непроизвольно — облизываю горячие сухие губы; "Ты что — пидарас?" — шепчу я, причем слово "пидарас", обращенное мной к лежащему рядом смазливому Славке, возбуждает меня почти так же сильно, как само Славкино предложение, — в интонации моего голоса нет ни обвинения, ни насмешки, ни страха, а только одно обжигающе горячее, почти телесно ощущаемое любопытство; "Почему пидарас? Я делаю так, когда нет девчонки… и ты так можешь делать, когда нет девчонки. Любой так может делать, когда нет девчонки, — объясняет мне Славка, и я, глядя ему в глаза, не могу понять, говорит он про девчонок серьёзно или это у него такая уловка. — Что — хочешь попробовать?" — шепчет Славка; я невольно облизываю пересохшие губы; "Ну, давай… если ты сам хочешь", — отзываюсь я, причем последние три слова я добавляю исключительно для того, чтобы вся ответственность за подобное поведение была исключительно на Славке; но Славку, кажется, совершенно не волнует, на ком будет "вся ответственность", — сдёргивая с меня простыню, он тут же наваливается на меня своим горячим телом, вжимается в меня, раздвигая коленями мои ноги, и я чувствую, как его напряженно твёрдый — волнующе возбуждённый — член через ткань трусов упирается в мой живот… ох, до чего же всё это было сладко! Ни орального, ни анального секса у нас не было, и даже более того — сама мысль о таких более интимных формах наслаждения нас почему-то ни разу не посещает, — две недели дядя Коля, тётя Света и Славка гостят у нас, и две недели мы со Славкой каждый вечер перед сном, приспуская трусы, поочерёдно трёмся друг о друга возбуждёнными члениками, мы обнимаем и тискаем друг друга, содрогаясь от мальчишеских оргазмов… и что это — форма совместной, ни к чему не обязывающей мастурбации или один из явно "голубых" эпизодов на пути к будущей идентификации себя как любителя своего пола — я особо не думаю, — делать то, что делаем мы, в кайф, и это — главное; главное — удовольствие, а не слова, которыми оно называется…