Весь этот день мы ждали вечера. После завтрака Таня прижалась ко мне на узенькой пионерской кровати и почти сразу заснула. Некоторое время я наслаждался ее умилительным сонным сопением, потом сам уснул. Нас снова разбудила Вика.
– Дождитесь ночи, ребята! – сказала она – не шокируйте Настю.
Настя нас осмотрела, сначала девочек.
Девочки вышли очень серьезными.
– Твоя очередь, – сказала Таня, прижалась ко мне и поцеловала.
– Сережка, если она тебя будет насиловать, кричи, – сказала Вика.
Таня не сразу поняла шутку, сначала испуганно посмотрела на меня.
Я зашел к Насте. Она была в меру упитанной симпатичной толстушкой двадцати двух лет отроду (прирожденная разведчица Вика уточнила это по ее документам) . Белый халат ей ужасно шел. Она меня осмотрела и неожиданно сказала:
– У Тани и у тебя сильно исцелованы губы. Этой мазью их надо смазать, – она дала мне коробочку.
Я совсем поглупел от происходящего, и неожиданно спросил:
– А как же целоваться?
Настя засмеялась и объяснила:
– Как целовались, так и целуйтесь.
Девочки вопросительно посмотрели на меня. Я показал коробочку.
– Таню надо помазать этой штукой.
Вика разочарованно кивнула. Мы с Таней закрылись в комнате для старших мальчиков. Радостная Таня совсем разделась и улеглась на мою кровать.
– Ты с ума сошла? Настя еще здесь! – испугался я.
И не зря. Настя заглянула в нашу комнату и, скорее всего, слегка обалдела.
На кровати лежала совершенно голенькая девочка, совершенно одетый мальчик сидел рядом с ней. Таня почти не смутилась и показала ей коробочку.
– Сережа меня смазывать будет.
– Ну, ребята, с вами не соскучишься, – с этими словами Настя закрыла дверь в комнату и ушла на свою половину домика.
Я был почти в невменяемом состоянии. Прелестная голенькая Таня лежала передо мной, я чувствовал себя полным дурачком. В любой момент мог заявиться кто угодно. И еще я страшно боялся, что в самый последний момент появятся какой-нибудь больной соплячок или больная соплюшка, которые на всю ночь останутся. .
Я попробовал мазь языком, к счастью она не имела ни вкуса, ни медицинского запаха, сначала смазал Танины губки, а потом ее поцеловал. Голенькая Таня задумалась.
– Этой ночью я хочу остаться только с тобой и стать женщиной, – так она сформулировала задачу. – Но бедная Вика с ума сойдет. В детских комнатах абсолютно все слышно. Придется сначала погладить Вику как вчера. Потом она уснет, и мы с тобой останемся. Я записку отправила подружке, чтобы мне принесли что-нибудь противозачаточное.
Я засмеялся и ее поцеловал. Точно такую же записку я переправил своему другу через тетку, которая принесла завтрак.
День тянулся неимоверно. Приходили дети с царапинами, но зато в большом количестве.
Мы устроили шахматный турнир (победила Вика) , помогли Насте оформлять медицинские карточки, а день не кончался. Я вспомнил Викины обиды и решил поносить ее на руках, Таня не возражала.
– Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало, – спокойно сказала она.
В этот момент в комнату заглянула Настя, она уже ничему не удивлялась, и позвала Таню. Вика совершенно разомлела и полезла целоваться. Держа ее на руках, я изо всех сил уворачивался от поцелуев.
В комнату вошли Таня, очень симпатичная пожилая женщина (для меня тогда пожилыми были все женщины старше тридцати) и Настя.
– Мама, позволь представить тебе моих друзей, – совершенно по-светски произнесла Таня, – Это Вика
Я поставил Вику на пол. Она изобразила что-то вроде реверанса.
– А это Сережа, – Таня сразу расплакалась, прижалась ко мне и зашептала, – я уезжаю на Дальний Восток, моего папу туда переводят, мы с тобой никогда больше не увидимся. И не думай меня провожать, у меня истерика начнется.
Изумленная мама потянула Таню за руку, она вырвалась и последний раз поцеловалась. Потом оттолкнула меня и сама вышла из комнаты.
Хлопнула дверца машины и Таня исчезла. По щекам Вики и Насти текли слезы.
Вечером я сидел на темной веранде в полном отчаянии. Я был знаком с Таней два года, я потерял и эти два года, и те полтора месяца, которые мы провели вместе нынешним летом. Стало холодно, я принес одеяло, накрылся, и снова смотрел в окно. Потом пришла Вика.
– Сережка-картошка, – прошептала она, и от этого мне стало совсем плохо, Таня так всегда говорила.
У нас была любовная игра. В коротком варианте я отвечал: "Танюшка-квакушка", и после этого мы целовались. Мне больше нравился длинный вариант, я отвечал "Танечка, моя любимая девочка", Танечка недоверчиво смотрела на меня своими прекрасными серыми глазками и спрашивала "Правда, любимая?", и после этого мы целовались.
Я положил обе руки на маленькую попку, притянул Вику к себе и уткнулся в животик лицом. Она немного постояла, потом протиснулась под одеяло с левой стороны, и прижалась ко мне. Танино место справа было пустым.
Почти сразу она меня поцеловала. Ее нежные поцелуи совсем не походили на страстные Танины. За два дня я узнал, что женщины могут быть совсем разные. Всегда спокойная, рассудительная Таня могла мгновенно превратиться в вулкан страстей, а взбалмошной Вике оказались нужны медленные нежные ласки.
– Я пришла его утешать, а они уже целуются! Таких больных у меня еще не было, – удивилась Настя.
В свете всходящей из-за сосен полной луны ее белый халат казался серебряным. Она накрыла нас еще одним одеялом, поколебалась, уселась на Танино место, и тоже прижалась ко мне. Она не была Таней, и от теплого и мягкого тела мне лучше не стало.
– Как же вы вчера втроем в одной постели голенькими оказались? – спросила Настя.
Мы с Викой вздрогнули от неожиданности.
– Я зашла вас на рассвете проведать, – объяснила Настя, – вы же больные.
Оказалось, что мы слишком поздно следы заметать начали.