— Нет, — отвечаю, — ты точно дурак. Воображай сколько хочешь, а меня вы больше не увидите.
— Ладно, — Мишка кивнул и меня развязывает. — Сейчас я фотик достану и поиграем в фотостудию.
— Спешу и падаю, — говорю. И руками закрылась сразу, конечно.
Он откуда-то в самом деле фотоаппарат достал, и задумчиво на меня смотрит:
— Наверно, сначала давай в "мостике" тебя щелкнем…
— Ну попробуй, заставь! Вот заставь! Бей хоть до посинения, я сниматься не буду!
— Я же сказал, не собираюсь больше тебя заставлять. Хочешь — слушайся, не хочешь — не слушайся. Так ты будешь фоткаться?
— С чего бы? — отвечаю.
— Ну, как хочешь. Я думал, тебе самой интересно. Нет, значит нет. Только понимаешь… непослушные девочки мне дома не нужны. Не будешь слушаться — свободна.
— Как свободна? — я даже не поверила, что мои муки кончились.
— Да так. Катись колбаской, — и рукой на дверь машет.
Тут до меня дошло.
— Ты с ума сошел? Я что, в таком виде по улице пойду?
— В каком пришла, в таком и пойдешь, — нахально отвечает Мишка, — А мне непослушные девчонки не нужны. Сама уйдешь или помочь?
Взял меня за ухо и к двери тащит!
Ладно, что тут писать — и так ясно. Стыдно писать про такое. Но я, конечно, в конце концов поклялась, что слушаться буду. Всегда. Что мне оставалось?
Дал мне Мишка дореветь, потом меня умыл и подмыл, и я стала позировать. И сама. И с Мишкой: у него штатив был и автоспуск на фотике. И в "мостике". И в "березке". И на руках у него. И как он меня шлепает. И как он меня щекочет. И как он меня лапает. И как он меня дрочит. И главное — на всех фотках улыбаюсь до ушей: Мишка приказал.
Долго я снималась: конечно, Мишка пленками запасся. Не все время полностью голенькая: Мишка потом мне свою старую майку надел, как раз до пупка она мне. "Так еще интересней" — говорит.
У него спортивные рапиры были, так целая пленка получилась "мушкетерская": будто мы с Мишкой фехтуем. Только он-то одетый, а я на половине фоток совсем голышом, а на другой — в той же майке его, к которой он пришпилил крест из бумаги, вроде мушкетерского.
Я через пару дней, как фотки увидела, так из всех именно от этих чуть со стыда не померла: скачу с рапирой, в майке и с голым задом, пузо гордо выпячиваю, рожа сияет, писька на полкадра…
И опять голенькая, в "подъемном кране" на мишкиных руках дрыгаюсь. И в мишкиной майке стою, вниз ее оттягиваю, пытаюсь ей письку прикрыть — но как ей закрыться, когда майка чуть длиннее топика? И в "лягушонке" в сумке лежу — как приехала. И перья эти проклятущие себе втыкаю. И у Мишки на поводке собачку изображаю, ножку стола обнюхиваю, потом на нее лапу задираю. В общем, во всех позах, какие только мог придумать мальчишка-извращенец, который неожиданно получил в полное свое распоряжение живую и послушную игрушку.
И писька моя крупно, с редкими-редкими волосенками на лобке. Я потом часто смотрела на эту фотку и грустила: это были мои последние волосики. С того дня мне положено ходить с лысой писькой.
Конечно, после такой фотосессии вся компания стала моими строгими хозяевами, а я даже не пыталась сорваться с крючка: в тот же день над моей счастливой мордой и голопопостью вся школа бы ржала. Нас ведь пацаны снимали регулярно, и еще мы с Ленкой под их присмотром ежедневно вели дневники, куда вклеивали все фотки и подробно описывали все наши игры — и как же мы получали, если неинтересно напишем! Эти дневники до сих пор, наверно, у Борьки лежат.
*****
Можно сказать, так я и выросла — голышом, на руках у мальчишек чуть старше себя. А Ленка и до сих пор остается моей хозяйкой.
Хотя всего через пару лет после начала нашей дрессировки мы с ней тоже завели себе голопузых игрушек — мальчишек на два года младше нас, и отыгрались на них по полной, но это совсем другая история…
Увидел Мишка, что я все-все делаю, что мне не скажет, говорит:
— Ладно, для первого раза ты себя терпимо ведешь. Ставлю тебе сегодня троечку за поведение. Прыгай в сумку, поехали обратно.
Связывать меня не стал, улеглась я поудобней на спину, ноги поджала, и мы поехали.
Только меня по дороге еще одно приключение ждало. Страшней всего, что в этот день уже случилось.
Мишка пыхтел-пыхтел, и заявляет:
— Знаешь, я еще когда домой тебя тащил, все думал, что это мне напоминает. Дошло теперь. Это же сказка такая была. "Не садись на пенек, не ешь пирожок", помнишь? Ой, и еще: Ирка, мы же одну штуку забыли совсем! Ладно, все равно отдохнуть немножко надо…
Сел на скамейку, сумку со мной поставил на колени, змейку расстегнул:
— Я у Борьки тюбик детского крема одолжил — он Ленке накупил их до фига. Вот, в кармашке сумки. А ну-ка, раздвигай ножки, намажем тебя сейчас, а то мы сегодня, наверно, натерли тебе письку. Борька говорит, прикольно девчонок мазать. Сейчас проверим…
Мне до того страшно, даже мурашки пошли: он ведь сумку совсем раскрыл сверху! Я с перепугу как могла зажалась, а Мишка мне невозмутимо так:
— Что, неудобно в сумке ножки раздвигать? Тогда давай тебя вытащу.
Через секунду после этих слов я уже лежала, как цыпленок табака. И думала только: поскорей бы, поскорей бы он намазал, и сумку закрыл.
Но Мишка никуда не спешил. Обе руки мне в сумку запустил, на сосок нажал, как на дверной звонок:
— Дзынь! Есть кто-то дома? А ну-ка, хвастайся сокровищами своими.
Мажет меня неторопливо, а другой рукой пришлепывает, гладит, тискает, пальцем в задницу трахает… И один его палец все время мой клитор щекочет, щекочет, щекочет…
И весь оставшийся путь я потом, болтаясь в сумке у Мишки на плече, старалась думать не о том, как теперь сильно и навсегда изменилась моя жизнь, а об ужасных тайнах британской империи:
А если бы это английская королева, как я только что, первый раз в своей жизни кончила, когда в пятом классе училась? Кончила бы, лежа на коленях у мальчишки-шестиклассника? Лежа голышом посреди людной улицы и слушая, как рядом прохожие по тротуару шаркают, шины по асфальту шуршат и дети какие-то неподалеку с воплями и визгами носятся? Вот что бы по такому случаю английская королева эта самая гордо-царственно сказала? Тайна…