— С твоими детьми все в порядке, — сказал майор.
— Рада это слышать, — ответила Рипли. — Только не понимаю, с чего ты так печешься о них. О них — и обо мне.
— Я смотрю в будущее, Рипли, — тоненько улыбнулся Обэнон.
— Я тоже могу смотреть в будущее, — мрачно откликнулась женщина. — Знаешь, что я там вижу. Что если ты попробуешь обмануть тебя, я сверну тебе шею. Вот этими самыми руками.
Она поднял руки, бугристо напрягла мышцы.
Майор не отшатнулся — знал, что его защищает закаленное стекло, с которым лейтенанту Рипли, пожалуй, не справиться. Он вновь улыбнулся своей тоненькой улыбочкой и сказал:
— Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы твои близнецы были вместе с тобой.
— Где-то здесь подвох, — прокомментировала Рипли. — Не может быть, чтобы подвоха не было. Подумай, как хрустнет твоя шея, когда я доберусь до нее.
Обэнон пожал плечами.
— Не хочешь верить — не верь. Но я говорю чистейшую правду.
Он развернулся и неторопливо пошел прочь, чувствуя, как Рипли сверлит его спину тяжелым ненавидящим взглядом.
На обратном пути он зашел к капитану. В каюте как обычно было сумрачно, Джонс сидел в углу, рассеянно перебирая какие-то документы.
— Это вы, Обэнон? — буркнул он. — Ну что еще?
— Ничего особенного, — пожал плечами майор. — Рипли родит через семь месяцев. Я пока что покидаю вас, но вернусь к тому моменту, когда роды пройдут. Надеюсь, все будет в порядке. Не предпринимайте никаких действий, пусть все идет как идет.
Джонсу надоел этот возомнивший что-то о себе молокосос, но он должен был подчиняться, поэтому просто кивнул, показывая, что все будет в полном ажуре.
Посреди ночи Обэнон проснулся от того, что браслет коммуникатора на его руке орал дурным писком. Что-то срочное! Майор с трудом продрал глаза, посмотрел в окно — там поднимались в небо мрачные башни, загораживая звезды, вместо звезд мерцали окна, горели какие-то сигналы, вспыхивали рекламные сообщения. Полгода прошло, подумал Обэнон. Чертовы полгода! Коммуникатор продолжал пищать. Обэнон чертыхнулся и велел показать сообщение.
На экране показалось лицо — неприметный человечек, которого майор внедрил в окружение доктора Уорена. Беда, майор, сказал человечек, детей Рипли увозят. Их увозят прямо сейчас, а она в бешенстве, ее пытаются утихомирить, но так-то просто справиться с этой здоровой сучкой, одного морпеха она отправила в реанимацию, а нескольким — переломала кости. Конечно, на нее надели наручники, но — мало ли что…
Обэнон грязно выругался. Выждал пару мгновений, а потом выругался еще грязнее. Ну и скотина ты, Уоррен, мрачно подумал он А ведь я должен был догадаться, по твоему недоброму взгляду можно было понять, что ты что-то задумал, что просто так слушать ты не станешь. Ну что же, доктор, похоже, пришло время нам снова встретиться. И ты, друг мой, пожалеешь, что родился на свет и встал у меня на пути.
Сна больше не было ни в одном глазу. Обэнон торопливо оделся и выскочил из гостиничного номера. Его ждала "Аурига".
Обэнон торопливо шел по узким, плохо освещенным коридорам "Ауриги" , и все, кто попадался ему на пути, отшатывались в стороны. Еще бы. Криво усмехнулся он, вспомнив свое отражение в зеркале — вспотевший, нечесаный, с кругами под глазами, вызванными перегрузками от того, что он заставил корабль-курьер всю дорогу идти на форсаже.
Он толкнул дверь капитанской каюты, ввалился в уже привычный полумрак, толкнул обратно в кресло уже начавшего вставать капитана, схватил его за грудки, навис над ним.
— Что вы наделали?! — рявкнул он. — Почему не предупредили?! Я же велел ничего не предпринимать до моего возвращения. В чем дело?!
Капитан оторвал его руки от своего кителя.
— Я все знаю, — выпалил он в ответ. — Вы ничего, слышите, ни-че-го не докладывали генералу Рамиресу. Рамирес совершенно не в курсе о том, как проходит эксперимент, с момента пробуждения Рипли он не получил ни одного сообщения от вас. А это значит, что вы ведете свою игру, Обэнон, свою грязную игру, и поэтому мы имеем право поступать по-своему.