Вернулась Елена, и теперь уже Анька заняла ее место в ванной. Я отвлекся: поставил чайник заново. Повернулся к Елене — теперь уже она смотрела в окно. Костяшки пальцев, которыми она сжимала подоконник, были абсолютно белыми. Я стоял сзади, не решаясь дотронуться, не зная, что сказать.
— Димка, скажи, ты ревновал в ходе этого безобразия?
— Да, только не пойму, кого именно.
— Определись, пожалуйста, это важно…
Теперь вернулась и Анька, а в ванную отправился я. Я долго умывался по пояс ледяной водой (тогда еще в нашей ванной стояла неисправная газовая колонка, ее умела включать только Анька) . Не думал ни о чем.
Когда я вернулся в кухню, женщины мило и непринужденно болтали за чаем. Елена Премудрая отрабатывала финальный этап спецоперации: ей, как и мне, хотелось в понедельник встретиться на работе, как ни в чем не бывало. Для этого чаепитие должно пройти безупречно. Елена налегала на пирожные, забыв и о фигуре, и о дурацкой фразе-пароле. Анька глядела на нее телячьими глазами. Разговор шел — вы, конечно, догадались — о бингамовских жидкостях. Елена очень доходчиво объясняла, что, когда через двадцать лет иссякнут нефтяные фонтаны, а нефть будет по капле просачиваться через песчаные слои, наши результаты по бингамовским жидкостям, опередившие свое время, будут на вес золота, мы прославимся и разбогатеем. Когда я услышал, как аппетитно она адаптировала эту сложную тему для гуманитария, я испытал сильное возбуждение и еле-еле не разорвал на ней злосчастную блузочку, теперь уже по-настоящему. Ну, не могу пройти я мимо талантливой женщины.
Наконец, она мило распрощалась.
Когда за гостьей закрылась дверь, у нас с Анькой случился бурный секс. По-видимому, каждый из нас представлял в своих объятиях Елену. Секс был бурный и долгий, с криками, повизгиваниями, шлепками и беготней голышом по длинному нашему коридору. Проживавшая вместе с нами престарелая Анькина бабушка с опаской выглядывала в коридор из двери своей комнаты. Ей, участнице трех революций, старой большевичке, отличнице здравоохранения и герою предвоенной вакцинации народов Крайнего Севера, давно хотелось в туалет, но она так и не решилась выйти в коридор до глубокого вечера. Впрочем, она ничему не удивлялась и претензий не высказывала: она насмотрелась и не такого на Крайнем Севере и в ГУЛАГе.
Наутро, в воскресенье, я внимательно осматривал тело пострадавшей, чувствовал: что-то было не так. Я ворочал Аньку с боку на бок, исследовал миллиметр за миллиметром. Голая Анька разглагольствовала:
— Я нахожу три источника и три составные части этого необычайного оргазма. Во-первых, она терлась сосками о мою спину, во-вторых, она быстро нащупала пальцем зону "G", а это бы не каждый мужчина смог, а в-третьих… , в-третьих, ты на меня пялился! Меня еще прилюдно не унижали, и это оказалось очень волнительно… .
Так и есть: обнаружились два небольших, но контрастных засоса на правой стороне шеи. Поскольку для моего любовного почерка ставить засосы нехарактерно, стало ясно, что это какое-то зашифрованное послание от Елены для меня. Загадки множились.
Впрочем, Анька отнеслась к новости прагматично:
— Ну: засосы и засосы. Напомни вечером, я приложу вареную луковицу. Если бы я преподавала французскую литературу, засосы были бы даже украшением. А для семинара на тему "Все буржуазные социологи — недоумки" это не очень подойдет, ну: задрапируем чем-нибудь — и все дела.