Какой-то легкий шум пробежал по сгрудившимся рядом ребятам, но мы с Дашкой остановиться не могли. Мы целовались. Раз, другой. И только потом я почувствовал, что к костру подошел и смотрит на нас кто-то новый.
Я открыл глаза и увидел Настю.
Вообще-то ее следовало называть по имени-отчеству, Анастасия Павловна, но никто из старших ребят так не говорил. Настя была нашей вожатой, и по совместительству врачом и медсестрой лагеря в одном лице, потому что училась в медицинском. Как-то так вышло, что никаких секретов у ребят от Насти никогда не было и не только по здоровью. Она часто подходила по вечерам к нашему костру, и никто не замолкал, наоборот разговор становился только интереснее. Худая и рыжая, с прической, похожей на швабру, но на очень эротичную швабру, она никогда не учила нас жизни, не шпыняла, не спорила.
Сигарету прикуренную от костра швыряла в огонь и молча кивала какой-нибудь Женечке или Анжеле: вот там территория лагеря кончается, вот там и травите себя. Не раз и не два Настя решала конфликты, вспыхнувшие в лагере, не раз и не два мирила влюбленные парочки. В самою Настю были слегка влюблены все мальчишки от пятиклассников до Сеньки-Заразы. Слегка. Настолько, чтобы после отбоя обсуждать ее роскошные формы. Грудь у нее была не полная, как у Дашеньки, но очень тугая, как резиновые мячики.
— Что тут у нас происходит? — спокойно поинтересовалась Настя, как будто не видела, что мы с Дашкой сплелись в страстном поцелуе, что мои ладони хозяйничают в Дашкином лифчике, что у Дашки джинсы расстегнуты, а у меня оттопырены позорным образом. Может, конечно, всего этого в вечернем полумраке при отблесках костра было уже не разглядеть. Но мне казалось, что мы с Дашкой как будто голые и у всех на виду.
— Да ничего особенного, — сказала Женечка, и поправила очки: — немножко поспорили.
— На что спорили? — без подсказки поняла ситуацию Настя.
— На яйца, — прыснул Сенька.
— А точнее?
Анжела шагнула вперед и заговорщицки подмигивая, объяснила:
— Ну Настя, ну ничего страшного тут. Просто девочки постучали немножко мальчишкам по шарам. Ну бывает же?
— Бывает, — легко согласилась Настя, и подошла к нам с Дашей. Мы как раз отпустили друг друга. Нам было нелегко, но у нас это получилось. — И кто пострадавший. Ты, Сережа?
— Ну я, — сказал я, вздрагивая от мысли, что от любого вопроса, который возбудит меня еще чуть, я прямо тут перед всеми ними кончу, и тогда уж точно упаду на землю и начну кричать, правда не от боли, а от удовольствия, но стыдно-то будет не меньше. Настя словно почувствовала это и ко мне уже не обращалась.
— Сколько раз врезала ему, Дарья?
— Три раза, — сказала Дашка, и перевела дыхание с таким придыханием, как будто это она три раза подряд получила ногой в промежность. — Счет получился три-три. Три раза спорили, что он упадет. А он не упал, блядь.
— Это кто тут "блядь"? — переспросила Настя, и плохое слово сразу прозвучало как-то педагогично. Типа, чтобы мы запомнили его и больше никогда не говорили.
— Это такое междометие, — тихо пробормотала Дашка.
— Ну-ну: Три раза: Знаете девчонки, больше не нужно: — доверительно сообщила вожатая и медсестра: — больше это уже вредно, и главное очень больно. Нам не понять, но это действительно больно, ну примерно как:
— Как прищепками за соски? — спросил, состроив наглую улыбку Семен.
— Нет, Сенечка, — спокойно поправила Настя: — скорее как пиздой об велосипедную раму:
Сенька обалдел. Настя как-то всегда находила слова от которых самые наши наглые ребята и девчонки балдели и умолкали.
У Дашки из глаз скатились две слезинки, я видел как в мокрых дорожках на щеках отражался костер.