Здоровенный член погранца показался мне удивительно красивым (хотя по длине он лишь немного превосходил Володькину "кукурузину", но зато был значительно толще) . Согласитесь, что у большинства взрослых дядек писюны какие-то корявые, а этот был ровным, без изгибов и почти без бугров. Даже Алевтина воскликнула: "Вот это прибор!", на что парень пробасил: "Ну будет вам, девчонки, баламутить — где там колечки-то?" Все десять колец ни на градус не изменили строго горизонтального положения "прибора", и после минутного замешательства толстуха с криком "Победа!" бросилась его целовать и обсасывать. Погранец оттолкнул её довольно грубо: "Ну я же сказал — БУДЕТ! Пошли лучше Володьку наказывать! Ну, моряк — становись в позу!" Матросик оттопырил попу и опёрся руками о столик боковой полки. "Нет — ниже, ниже!" Пришлось Володе прогнуться, и Галя с толстухой отвесили ему десять ударов солдатским ремнём. К моему удивлению (игра всё-таки!) , били девушки довольно сильно, особенно усердствовала толстуха. Но моряк не проронил ни звука, несмотря на моментально появившиеся красные полосы на снежно-белых ягодицах. Лишь сев на мягкий матрас, парень немного злорадно улыбнулся: "Ну а теперь, девчонки — ваша очередь! Испытание сами придумаете, или мне помочь?" — "Ну уж нет, ещё чего не хватало! Давайте, девки, в бутылочку!" — "Это как — на поцелуйчики, что ли? Не годится, не годится!" — "Да нет — как прошлый раз у Оксаны! Ну, пиздой поднимать с завязанными руками!" — "А — вот это кайф, мы согласны!" — "Только приседать здесь негде — давайте пока со стола всё уберём!" Девушки и солдаты моментально перенесли всю снедь на боковую полку, предварительно опустив столик, а Галина даже протёрла стол чьими-то трусами с вешалки.
"Ну что — по жребию?" — Первой влезать на стол пришлось толстухе. Немного постояв на столе и освоившись, она сказала: "Только как же руки связывать? Тут ведь так шатает — попадаем все! Давайте лучше мы руками за полки держаться будем! Всё честно получится — до бутылки не дотрагиваться!" Все согласились, а Алевтина поставила на стол пустую водочную бутылку. Толстуха присела, широко расставив ляжки и стараясь держаться вертикально. Ярко-розовая щель открылась навстречу горлышку бутылки. Продолжая приседать, толстуха полностью погрузила его в тело, а затем начала медленно вставать, сжимая бёдра. При этом бутылка так и торчала из её письки. Полностью выпрямившись, толстуха даже привстала на цыпочки и спросила: "Вопросы есть?" Алевтина аккуратно вытащила из неё бутылку, и все шумно зааплодировали.
Следующая по жребию шла Галина. Половые губы у неё были тёмно-коричневыми, хотя сама пещерка между ног оказалась лишь чуть более красной, чем у толстухи. И усаживание на бутылку и вставание получилось у неё даже более красиво. Более того, уже стоя с бутылкой в письке, она отвела левую ногу в сторону (задев Володьку-морячка по уху) насколько это было возможно в тесном купе, а бутылка даже не выпала! Это вызвало новый приступ восторга. Особенно неистовствовала Алевтина: "Подруга, как ты это делаешь? У тебя там что — тиски? А меня научишь?" Когда она сама влезла на стол, я невольно залюбовался стройными ногами девушки. Бутылка очень глубоко погрузилась в тело атаманши, но как только та начала вставать — сразу же выскользнула назад. Немного смутившись, Алевтина закричала: "Три попытки, три попытки!" — "Алька, да ты не засовывай глубоко, одно горлышко захвати!" Алевтина села неглубоко, в теле скрылись лишь колечки на бутылочном горлышке, и стала медленно вставать, изо всех сил стараясь удержать бутылку в своей письке. На этот раз бутылка поднялась от стола сантиметров на десять, но опять выпала. То же повторилось и в третий раз. "Ну что, красавица — готовь жопенцию! Ваня, зайди с другой стороны!" Алевтина высоко оттопырила круглые ягодицы, но в отличие от Володьки зачем-то широко расставила ноги, так что между ними стала отлично видна её писька и даже дырка в попе. Уж я бы ни за что так не сделал, окажись на её месте, скорее бы сжал ноги, да и ягодицы тоже!
Погранец и Рысев успели сделать лишь по одному удару полотенцами, как в проходе со стороны туалета появилась голенькая девчушка лет пяти — кучерявая и пухленькая, с румяными щёчками — ну сущий ангелочек или ребёнок с коробки детского питания: "Скажите, а за что вы тётю бьёте?" — "Ребёнок, какой аист тебя принёс сюда? Это мы её разве бьем — это игра такая!" — "Никакой не аист — я писать хочу, а там тако-ой грязный туалет, что я на него ну никак не залезу!" — "А мама твоя где?" — "А мама ушла кого-то лечить, и всё не приходит и не приходит! А Наташка говорит, что меня не поднимет! Тётеньки, ну подержите меня пописать!" Все дружно загалдели: "Вовик, ты у нас самый трезвый! Ну будь другом — помоги ребёнку! А то мы её точно уроним!" Девчушка с сомнением посмотрела на меня: "А он сможет меня поднять? Ведь он ещё даже не дяденька?" Я слегка обиделся: "Да я только вчера брата Павлика держал, потому что он больной. А так он — в два раза больше тебя, он уже в школу ходит!" — "А-а, ну тогда — пойдём!" — девчушка доверчиво взяла меня за руку: "А я знаю, за что тётеньку побили — она бутылочку уронила! Только давай мы дверь закрывать не будем, а то тут так воняет!" — "Ну если тебе не стыдно, могу и не закрывать!" — "Вот ты чудак — я же в туалет буду писать, а не в трусики! Так почему стыдно — не выдумывай, пожалуйста!" Конечно, девчонка была намного легче Павлика, и я запросто поднял её за ножки, но вагон сильно шатало, и я невольно прислонился к вагонному окну: "Слушай, ты можешь держаться рукой за вот эту штучку? А то мы с тобой свалимся!" Девчушка намертво вцепилась в поручень: "Ну что, можно уже?" Я постарался прицелиться: "Давай! Пис-пис!" Из девчонки сначала потекла тоненькая струйка, а потом сильно полилось куда-то в сторону. Я старался попадать в унитаз, а девчушка спросила, не переставая писать: "Ты кто — Вовик? Скажи — разве я толстая?" — "Да не очень, с чего ты взяла?" — "Ну вот, а эта Наташка нарочно говорит, что я толстая и она меня поднять не может! Ты-то ведь поднимаешь!" — "А кто эта Наташка?" — "Да сестра!" — "А сколько ей лет?" — "Да семь!" — "Ну, мне же не семь лет, и я всё-таки — мужчина!" — "А сколько — десять?" — "Двенадцать!" — "А это больше чем десять, или меньше?" — "Ты что — считать не умеешь?" — "Конечно, не умею, я же маленькая! Я умею до десяти!" — "Ну ты уже всё? Пописала?" — "Нет ещё! А почему у тебя писька, как у нашей собачки? И у других мальчишек тоже?" — Я чуть не уронил её в унитаз: "Это почему, как у собачки? Нормальная писька, как у всех людей!" — "Опять ты всё выдумываешь! У меня же — не как у собачки! И у мамы, и у Наташки, и у всех!" — "А как вашу собачку зовут?" — "Тузик!" — "Ах, Тузик — значит это собачка — мальчик! А бывают собачки-девочки!" — "Ага, теперь понятно, Вовик-Тузик! А у Белки и Стрелки, наверное, как у меня письки! Ну что стоишь — я уже всё!" Я аккуратно поставил девчушку на пол и подтолкнул к проходу: "Ну, беги к себе!" — "Как это — беги? А письку вытереть? Мама мне всегда вытирает!" — "Это зачем же её вытирать?" — "Как — зачем? Ты разве сам не видел — мне аж на попу натекло! Ты разве "Мойдодыра" не читал?" — "А ты сама не можешь? А в садике как же ты вытираешь?" — "Конечно не могу — я же маленькая! А ни в какой садик я не хожу! И Наташка говорила, что в садике всем детям воспитательница попки вытирает! А ты уже большой — не ленись, давай!" — "Вот горе — да чем же вытереть-то?" — "Как это — чем? Ладошку намочи, и вытри, а потом ещё раз вымой — и снова вытри, как мама!" Пришлось мне вымыть руки и протереть девчушке между ножек — вот Вован докатился, а ещё вчера над Лёвчиком посмеивался!