Но мичман ошибся. Шестаков не работал. Он развалился на тюках и мирно дремал, наслаждаясь непривычной на судне тишиной. Одной рукой он слегка поглаживал себе вздыбленную ширинку — видимо, предавался каким-то эротическим мечтам. Работа была выполнена лишь наполовину.
— Ваня! — крикнул Дольский и стал трясти спящего за плечо. — Иван, проснись немедленно!
— Опять ты, — буркнул тот, слегка приоткрыв глаза.
— Иван, вставай, работу доделать надо!
— От работы кони дохнут, — так же лениво пробормотал Шестаков и не пошевелился.
— Ну, Ваня, пожалуйста, — мичман уже чуть не плакал. И это не ускользнуло от внимания Шестакова. Он открыл глаза и презрительно взглянул на командира. Потом обвел взглядом его невысокую изящную фигуру. Взгляд этот показался Михаилу странным, было в нём что-то, что заставило мичмана испуганно напрячься. Шестаков поднялся с тюков и подошел поближе к Дольскому.
— А что мне за это будет? — растягивая слова, спросил он.
— Как, что? — не понял мичман. — Жалованье.
— Да нет, от тебя мне что будет?
— Ну… благодарность.
— В гробу я видал твою благодарность, — усмехнулся Иван.
— Ну… я не пойму, а чего ты хочешь-то?
— Хочу? Кое-чего хочу. И, пожалуй, ты как раз тот, кто может мне помочь. Но это мы сейчас проверим. Для начала, дай-ка я твою попку пощупаю.
И не дожидаясь ответной реакции, матрос схватил мичмана за шиворот и швырнул лицом на тюки, с которых сам только что поднялся. Он придавил его своим весом и начал мять здоровенными ладонями его зад.
— Ты что?! ! Шестаков! Прекрати! — Михаил пытался вырваться, но матрос лишь сильнее вжимал его хрупкое тело в тюки. Силы были настолько неравны, что очень скоро Дольский понял полную безнадежность своего положения. И сдался на милость противника, уповая лишь на то, что он ограничится только ощупыванием.
Когда мичман перестал сопротивляться, Шестаков расценил это иначе.
— Что, уже нравится? Хорошая девочка, — прошептал матрос и продолжил. Он трогал молодого мичмана везде: мял ягодицы, залезал руками под мундирный сюртук и рубашку, гладил спину, потом грудь, потом массировал промежность. Дольский вдруг поймал себя на мысли, что ему это и в правду начинает нравиться. Член предательски напрягся. И даже тогда, когда матрос расстегнул и стянул вниз его брюки, он не предпринял никаких попыток сопротивления.
Шестаков уже вовсю лапал его голую попку.
— Ух ты, какая шлюшка хорошая… Может, ты уже и не целочка? — и он дотронулся пальцем до тугого мичманского очка. — Дай, потрогаю твою пиздёнку, — мужик стал массировать дырочку и пытаться проникнуть внутрь.
— Нет! Не надо! Пусти! — снова начал вырываться Михаил.
— А, значит, целочка всё-таки? Так пора уже твою целку ломать. Ты ведь хочешь ебаться? Вон как жопой крутишь — значит, хочешь. Шлюшка ты моя мягонькая…