— Расик… вынуть? — малодушно проговорил Димка, ничуть не желая вынимать, но ещё больше не желая, чтобы ему, Димке, было кайфово за счёт Расима — любимого Расика… ему, Димке, было кайфово, было неизъяснимо хорошо, но если б Расик сейчас ответил — сказал ему — "вынь", он бы, Димка, вынул безоговорочно… сделал бы это, не задумываясь!
Но… разве он, Расим, не был для Д и м ы настоящим — самым-самым настоящим — другом? Он, Д и м а, этого хотел… а разве сам Расик этого не хотел? Боль была сильная, но не смертельная…
— Дима, сейчас… я привыкну… не надо — не вынимай… — прошептал Расим, медленно адаптируя — умом и сердцем осознавая — Д и м и н о присутствие в своём теле… разве он, Расим, не хотел всем своим искренним — для него, для Д и м ы, открытым — сердцем сделать другу Д и м е приятное? Хотел, ещё как хотел!
Есть немало парней, для которых всунул-вынул — всё равно что чихнул или шморгнул носом… но опять-таки — легкость такая множится опытом, достигается практикой, а два парня в залитом светом гостиничном номере всё это делали впервые, — для них — для Димки и Расика — эти первые мгновения их подлинного соединения, слияния в одно целое стали в каком-то смысле "моментом истины": на волне своего небывалого наслаждения Димка готов был всё тут же прервать — готов был в одно мгновение прекратить свой кайф анального проникновения ради него, любимого Расика… в то время как сам Расим готов был вытерпеть, преодолеть свою боль ради Д и м ы — самого лучшего в мире друга… да и как могло быть иначе?
Димка любил Расима — любил его нежно и страстно, любил его всем своим юным, чистым, по-мальчишески пылким, горячим сердцем, любил его, Расика, всей душой… а Расик — наивный, искренний Расик — хотя и считал, что они не любовники, а они, Д и м а и он, настоящие друзья, но… разве дружба — настоящая дружба — может быть без любви? Без секса, наверное, да… а без любви?
Впрочем, как ни крути, а получается в итоге — в сухом остатке — одно и то же: настоящую дружбу трудно представить без искры любви, а любви — взаимной любви — не бывает без секса, и потому… потому он, искренний Расик, ещё сам того не осознавая, уже любил — любил! — Димку ничуть не меньше, чем Димка любил его, Расима, искренне думавшего, что у них дружба… pyladea amicitea — пиладова дружба, рассказ о которой восходит к мифу о двух неразлучных братьях, — разве т а к а я дружба не есть любовь? А когда любишь всем сердцем, любишь всей своей щедрой душой — разве думаешь о себе?"Вынуть?" — Димка спросил, подумав о Расике, — "не вынимай" — ответил Расим, подумав о Д и м е… разве это — всё это — не есть любовь?
Principium demidium totius — труднее всего начало… боль была сильная — опаляющая, тупая… наждачная боль распирающим столбом заполнила Расиков зад, но мысль о том, что это… это Д и м а… это его, Д и м и н, пипис в него, у Расима, внутри… мысль эта удивительным образом приглушила боль, уменьшила её, сгладила, сделала вполне терпимой, вполне выносимой… и даже… даже что-то смутно приятное почудилось Расику в боли, вызванной Д и м и н ы м пиписом… разве любовь не творит чудеса?
Расик сказал "я привыкну", сказал "не надо — не вынимай", и Димка послушно — терпеливо! — ждал, ощущая-чувствуя, как член его плавится в теле Расика словно в бушующей пламенем доменной печи… ощущать — осознавать-чувствовать — свой член в попе любимого Расика было неизъяснимо, невыразимо, непередаваемо сладостно, — Димка, нависая над лежащим под ним на спине Расимом, наслаждался уже самим фактом слияния с Расиком, даже не делая никаких движений — не шевелясь, не двигая членом… разве это было не счастье — и телом, и сердцем осознавать, ощущать-чувствовать себя и Расима как одно неделимое целое? Может, прошла минута… а может быть, полторы минуты…
Или, может, прошло даже две минуты, — боль в попе Расика уменьшилась, окончательно притупилась, свернулась-скукожилась, и Расик, глядя Д и м е в глаза, непроизвольно шевельнул навстречу ему, Д и м е, бёдрами — снизу вверх; это вышло непроизвольно, но и призывно — одновременно, и Димка, тут же уловив это встречное движение, сердцем и телом понял его как "можно" — как разрешение… содрогнувшись от кайфа, Димка сладострастно шевельнул, колыхнул — снизу-вверх-сверху-вниз — бёдрами…
В гостиничном номере — в залитой электрическом светом комнате — два парня на разобранной постели, на белой простыне, впервые в своей жизни любили друг друга по-настоящему — Димка, нависая над Расиком — опираясь ладонями рук о постель — ритмично колыхал бедрами, скользя своим окаменевшим, сладостью раскалённым членом в горячей, туго обжимающей норке любимого Расика… время от времени Димка, останавливая движение бёдрами, наклонялся над Расиком — жарко, но коротко целовал Расика в губы, в пипку носа, в щеки, в глаза… затем, отрывая лицо от лица Расика, снова возобновлял колыхание бёдрами, — Д и м и н пипис скользил в теле Расима вверх-вниз, и Расику было и больно, и сладко — одновременно…
Было еще не поздно; Димка и Расик, слившись в нерасторжимое целое, в своём номере страстно любили друг друга, а в это самое время в номере своём, сидя на кровати, Ленусик изящной пилочкой обрабатывала ноготки, рассказывая девочкам, Маришке и Светусику, в каких шикарных магазинах она была этим летом, когда с мамой и папой гостила у тёти Наташи в другом, таком же большом и не менее героическом городе… было ещё не поздно, и в эти самые минуты Серёга, то и дело заглядывая в листок с переведёнными Димоном некоторыми не совсем понятными командами, осваивал лицензионную нерусифицированную программу, предназначенную для конвертирования видеофайлов в телефонный формат…
Было ещё не поздно, и Толик в эти самые минуты, лёжа на кровати поверх покрывала, на своём сотовом телефоне, подключенном к интернету, рассматривал трах пышногрудых блондинок с черными парнями-африканцами, предвкушая, как перед сном он пойдём в душ и там, под шум воды, снова всё это сладко представит — вообразит, энергично двигая рукой… было ещё не поздно, и братья-близнецы в эти самые в своём номере дружно уминали за всё шесть щек предварительно разрезанный на три равные части пышный торт, который они купили в кафе на шестом этаже… было ещё не поздно, и девушка эмо, она же девушка Петросян, на своём сотовом телефоне в эти самые минуты читала статью о культуре периода Эдо — культуре Гэнроку… ещё было не поздно, и Зоя Альбертовна в эти самые минуты инструктировала по телефону мужа, как надо правильно сжарить курицу — чтоб было вкусно…
Было ещё не поздно, — нависая над Расимом, пятнадцатилетним школьником-девятиклассником, шестнадцатилетний старшеклассник Димка ритмично двигал задом, скользя сладко залупающимся членом в глубине Расимова тела… во всем мире была осень, и осень была в Городе-Герое, и только в одном из номеров одной из гостиниц Города-Героя было п я т о е в р е м я г о д а — время первой, юной, упоительно сладкой любви… время любви в её самой действенной и потому самой сладостной стадии — стадии телесного воплощения…
Оргазм, как это бывало у Димки часто во время его предыдущих грёз, когда он себя не контролировал, накатил внезапно: упреждающе сладко кольнув в глубине тела, стремительно, неудержимо нарастая, сгусток нестерпимой сладости, подобно сгустку вселенной, взорвался у Димки в промежности, разлетевшись в разные стороны миллиардами невидимых звезд-осколков, — содрогнувшись от фантастической сладости, Димка в ту же секунду почувствовал, как из члена его в огнедышащий жар Расимова тела неудержимой, стремительной лавой вылетела сперма…
От небывало кайфа Димка замер — закрыл глаза, ощутив-почувствовав, как за первой струёй извергнутой спермы по стволу члена пронеслась-пролетела струя вторая, и вмиг образовавшаяся пустота в Димкиной жаром набухшей промежности тут же заполнилась — отозвалась — всплеском остро полыхнувшей боли… так было всегда, когда Димка кончал сладко-сладко, а теперь он кончил не просто сладко, а фантастически сладко! — содрогнувшись, Димка замер, упиваясь мигом оргазма, и Расик, почувствовав, как внутри его тела стало ещё горячее, понял, что Д и м а кончил… в него кончил, в Расика… спустил ему, Расику, в попу! Открыв глаза, Димка посмотрел на Расима шумяще счастливым, от наслаждения чуть затуманенным, словно подёрнутым дымкой, взглядом…
— Расик… — прошептал Димка… и тут же, не зная, что сказать ещё — не вынимая член из Расимовой попы, он порывисто наклонился к Расиму, страстно и горячо — благодарно — поцеловал его в губы. — Расик… я люблю тебя, Расик! — прошептал Димка, целуя Расима в губы, в глаза, в пипку носа — Я люблю тебя… люблю… люблю… люблю…