— Мы не дружим друг друга, а мы дружим друг с другом! Какой ты, Дима… — Расик запнулся, не зная, какое слово ему подобрать, чтобы Димку охарактеризовать. — Всё время слова переделываешь… фантазёр ты, Дима!
— Зачёт! — согласился Димка, любуясь Расимом… какой это был обалденный кайф — просто видеть Расика рядом! Просто… просто быть с ним, с любимым, в одной комнате — в номере для двоих… просто слушать его… смотреть на него — видеть взгляд его искренних, живо блестящих глаз… сердце у Димки полыхнуло от неизбывной нежности.
— Дим… — Расик, по направлению к ванной дойдя до середины номера — в одной руке держа полотенце Димки, другой рукой придерживая на бёдрах полотенце своё, остановился напротив шкафа с одеждой. — Мы будем трусы надевать?
— А зачем? — отозвался Димка, млея от счастья. — Я тебе что — без трусов не нравлюсь?
Гладя на Расика, Димка сделал свой взгляд и непотребно блудливым — максимально похабным, но… вот ведь что удивительно: даже намеренно подчёркнутая блудливость в Димкином взгляде, полном любви, выглядела не пошло и не скабрезно, не похабно, не потребительски унижающе, — в устремлённом на Расика Димкином взгляде пылала страсть… жаркая страсть юного и потому неизбывного, ненасытимого в принципе желания — во что Расик увидел в глазах Д и м ы! Расик невольно скользнул своим взглядом по Д и м е — по его стройной юной фигуре, по длинному, толсто висящему вниз пипису с полуоткрытой головкой, по кусту черных волос на лобке… он, Д и м а, Расику нравился — очень нравился!
— Блин… я нормально тебя спросил, а ты мне сразу… ну, ни о чём тебя нельзя спросить! — Расик, невольно смутившись, со смехом скрылся в ванной комнате, придерживая на бёдрах сползавшее полотенце.
— Расик… ну, прости меня! — жалобным голосом проговорил Димка, улыбаясь от счастья — изображая голосом дурашливое раскаяние. — Прости меня, Расик… ты добрый, я знаю… Расик… прости меня! Расик…
— Прощаю! — послышался из ванной комнаты смеющийся голос счастливого юного Расика.
Потом они, голые, просто лежали на кровати, не выключая в номере свет… ну, конечно, они не просто лежали, а боролись, возились, толкались-смеялись, обнимались, целовались, разговаривали… пиписы у них у обоих стояли, но твёрдость эта была не каменная, стояки их не были переполнены тем нестерпимо жгучим желанием, когда нестерпимо — сильно-пресильно — хочется как можно скорее запустить свой несгибаемо твёрдый стояк в дело, — пиписы их были напряжены, и желание… желание лёгкой ноющей сладостью тлело в промежностях, тлело в юных мальчишеских попах — тлело, готовое вспыхнуть в любой момент; на тумбочке — на расстоянии вытянутой руки — лежал чуть примятый тюбик с вазелином и несколько приготовленных Димкой салфеток…
Он, шестнадцатилетний влюблённый Димка, живо воображая два месяца трах с Расимом, кайфуя с Расимом в своих упоительно сладких грёзах-мечтах, почему-то ни разу не подумал о том, что для реальной любви нужны не только взаимные чувства, но ещё нужны — даже необходимы! — такие элементарные, совершенно прозаические вещи, как смазка, салфетки… тюбика вазелина им должно было хватить до конца их совместного проживания в Городе-Герое, а упаковку салфеток Димка завтра же собирался купить, — те салфетки, что лежали на тумбочке, оказались в дорожной Димкиной сумке совершенно случайно… ну, а что? Если подумать — разобраться… откуда он, школьник Димка, до этого вечера никогда и ни с кем не трахавшийся в зад, мог обо всех сопутствующих реальной любви деталях знать заранее?
— "Детский"… ну, что это, блин, за название! — шутливо хмыкнул Димка, глядя на тюбик с вазелином. — Как будто дети на это способны… а ещё там, Расик, был вазелин "Косметический"! — Димка рассмеялся, вспомнив, как парень в аптеке ему объяснял, что выбор "продукта" зависит от того, с какой целью "этот продукт" приобретается… а с какой он целью приобретается? С э т о й целью он, вазелин, и приобретается… неудивительно, что парень в аптеке вмиг догадался — сразу всё понял! — Расик, прикинь…
Ничего не скрывая — вставляя одни лишь шутливые комментарии, Димка во всех подробностях рассказал Расиму, как он, Димка, приобретал вазелин… как он едва не снёс с ног какую-то тётку, улепётывая, словно заяц, из помещения аптеки… смех, да и только!
— Выходит, он голубой? — подытожил Расим, когда Димка закончил свой рассказ.
— Фиг его знает, какой он… может, и голубой… а может, ему это просто нравится — тоже нравится… ну, то есть, как нам с тобой! — Димка, лаская ладонью Расимов пипис, весело рассмеялся. — Но то, что он понял — что он догадался, зачем покупаю я вазелин, это, блин, точно!
— Дим… а если бы он предложил тебе? — проговорил Расик, с любопытством глядя в Димкины глаза.
— Что предложил? — не понял Димка.
— Ну, это самое… в попу потрахаться — как трахались мы с тобой… ты б согласился?
— Расик! — Димка, лежащий на боку, порывисто прижал к себе лежащего на боку Расима. — Нах он мне нужен! Это во-первых… а во-вторых: мы, Расик, не трахаемся с тобой, а мы… мы д р у ж и м друг друга — сильно-сильно… разве не так? Ну-ка… попробуй сказать, что не так!
Димка, одной рукой прижимая Расима к себе, пальцами другой руки нежно, вкрадчиво провёл у Расима подмышкой, и Расим тут же со смехом забился, задёргался в Димкиных объятиях:
— Так, Дима, так… я согласен… согласен… не щекочи!
— То-то! — Димка коснулся губами губ Расима. — Попробуй только не согласиться… защекочу! А вообще… я бы назвал вазелин "Дружеским"… или "Любовным", или — что было бы ещё лучше! — назвал бы так: "Вазелин для дружбы и любви"! Есть же всякие средства, называемые "Для улучшения сна", "Для укрепления десен", "Для снятия порчи"… внятно и понятно! А вазелин — "Вазелин для дружбы и любви"… как ты думаешь, Расик, мыслю я правильно?
— Лично я бы такой вазелин никогда б не купил! — отозвался Расим, смеясь.
— Почему? — улыбнулся Димка.
— Ну, блин… сразу ведь было бы всем понятно, зачем т а к о й вазелин покупают, — пояснил Расим, выделив голосом слова "такой".
— Интересная логика… — хмыкнул Димка. — А когда покупают презики, продающиеся во всех киосках, то это что — не сразу понятно? Тоже сразу понятно… что, Расик, естественно, то — естественно! Даже если кому-то — каким-то ущербным козлам — это кажется неестественным, то… кому кажется, тот пусть крестится! Зато, блин, как это было бы романтично: "Вазелин для дружбы и любви"… — Димка, глядя на Расима — любуясь Расимом — весело рассмеялся…
Ах, какой упоительной, какой радостно сладостной бывает дружба-любовь в юности! На постели — в залитом светом гостиничном номере, предназначенном для двоих — они снова возились-боролись, снова смеялись, барахтались, обнимались и целовались, снова о чём-то разговаривали, целуясь и обнимаясь, — они упивались чувством никем и ничем не стеснённой свободой в проявлении своих искренних, жаром страсти наполненных чувств… ну, и понятно, во что это вылилось — чем это всё закончилось: перед сном они снова любили друг друга — снова любили друг друга в попы… снова было и больно и сладостно, и кайфово и радостно — всё это попеременно и всё одновременно!
Из шести салфеток, случайно оказавшихся в Димкиной сумке, три было использовано, а три осталось на утро… они снова сходили под душ — снова обмылись, полагая, что на этот раз уже точно обмылись перед сном; но сон не шел, и, полежав какое-то время — подурачившись на постели — они снова… сначала шутя, они стали играть на флейтах друг друга, поспорив, чей пипис продержится дольше в "состоянии нестояния", но у пиписов была своя — совершенно другая! — логика, а потому пиписы тут же начали соревноваться между собой, кто из них, из пиписов, быстрее окажется во всеоружии… победила, естественно, дружба, и они, два возбуждённых парня, снова неутомимо любили друг друга — любили жарко пылающими, неутомимо жаждущими, страстно обжимающими губами, выдаивая один из другого мгновения упоительной сладости, или, говоря суконным языком науки, витамины-минералы, калий-кальций, а также другие "жизненно важные для человека компоненты"…
Уснули Димка и Расик далеко за полночь, — они, два бесконечно счастливых парня, затерявшихся во Вселенной, уснули, прижимаясь один к другому… разве это было не счастье — не их общее, обоюдное счастье? Счастье — одно на двоих… разве их спаянная чувственной страстью взаимная дружба-любовь была не тем самым счастьем, о котором втайне думают-мечтают многие парни, мальчишки, пацаны в пору пытливой своей возмужалости? Впрочем… multi sunt vocati, pauci vero electi, — suae quisque fortunae faber est! Они уснули, обнявшись — прижавшись один к другому в неизбывном желании не расставаться даже во сне…