или весна — цветы, —
пятое время года —
это не дни, а Ты!
Стихи не пишутся — случаются… они случаются так же, как случается внезапно сорвавшийся с неба майский ливень, как случается поваливший на землю ни с того ни с сего белыми хлопьями легкий пушистый снег, как случается внезапно улыбнувшаяся в небе радуга… стихи случаются — как случается в жизни первая любовь, — Димка, хотел прочитать Расиму своё только что случившееся стихотворение по памяти, но, в последний момент подумав, что от волнения он может сбиться, прочитал, глядя на монитор… и пока он, Димка, читал, Расим, прижимаясь плечом к его плечу, тоже смотрел на монитор — скользил глазами вслед за чуть изменившимся Д и м и н ы м голосом по коротким, застывшим на мониторе строчкам.
— Маленькое стихотворение… да? — проговорил Димка, не отрывая взгляд от монитора… "конечно, никакое это не стихотворение — всего несколько строчек… несколько строчек, и… вполне возможно, что Расику оно совсем не понравилось" — подумал Димка, продолжая смотреть на монитор.
— Дима… а "ты" — это кто? — чуть слышно проговорил Расим, никак не реагируя на Димкин вопрос о размере стихотворения, или, точнее, о его объёме, потому как слово "размер" а поэзии имеет своё — совершенно другое — значение.
— Ты! — выдохнул Димка, отрывая взгляд свой от монитора; они посмотрели друг другу в глаза… ну, почему, почему каждый раз, когда они смотрят в глаза друг друга, у него, у Димки, сердце замирает от мгновенно вспыхивающей, жаром полыхающей нежности, так что иной раз на миг перехватывает дыхание?! Вот как сейчас… "пятое время годы — это не дни, а Ты!" — мысленно повторил-произнёс Димка, глядя Расиму в глаза.
— Я? — тихо переспросил Расим, словно он не расслышал Димин ответ… или расслышал, но не поверил… "я?" — проговорил Расик, словно желая этим коротким и совершенно конкретным вопросом ещё раз выяснить-уточнить, чтоб всё было наверняка.
Ты! — так же коротко — односложно — повторил-отозвался Димка, уже предчувствуя, как он сейчас… здесь и сейчас зацелует любимого Расика до их взаимного изнеможения.
— А почему слово "ты" с большой буквы? — медленно проговорил Расим, не сводя своих глаз с глаз Димки.
— Потому что… — Димка почувствовал, как у него стремительно тяжелеет, напрягается, наливается сладкой горячей твёрдостью скрытый под полотенцем член. — Потому что, Расик… потому что ты — это Ты! — Димка игрой интонации точно расставил акценты, где в этих двух рядом стоящих местоимениях буква большая, а где буква маленькая.
Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза, и взгляды эти говорили друг другу ничуть не меньше, чем самые прекрасные, самые искренние слова… теперь он, Димка, видел, что Расиму понравилось его короткое, но очень точное стихотворение, и значит… значит, он, Димка, совсем не напрасно проснулся среди ночи! И Расик проснулся… он тоже проснулся, и тоже… тоже проснулся не напрасно!
"Расик… " — благодарно подумал Димка, ощущая, как чувство распирающей грудь нежности сливается с неодолимо растущим желанием, сладостно наполняющим низ живота, и этот пьянящий "коктейль" — эта смесь из нежности и желания — неудержимо разливается по всему телу музыкой нестерпимой, неодолимой страсти…
Обмотанный полотенцем вокруг бёдер, Димка сидел, согнув ноги в коленях, и полотенце обтягивало его бёдра, колени и ноги подобно юбке, так что член его под полотенцем виден не был, а между тем член у него, у Димки, уже стоял, дыбился несгибаемым колом — залупившийся член сладостно, конвульсивно вздрагивал, едва Димка, глядя на Расика, предвкушающе сжимал, сладострастно стискивал мышцы сладко зудящего ануса… "пятое время года — это не дни, а ты… ты, Расик… ты, и только ты!" — горячо, порывисто подумал Димка, неотрывно глядя Расиму в глаза.
— Дима… — тихо проговорил Расим, чувствуя, как у него стремительно тяжелеет, сладко напрягается, наливается горячей твёрдостью точно так же — как у Димы — скрытый под полотенцем член. — Поцелуй меня… — тихо выдохнул Расик, глядя на Димку своим потемневшим от страсти взглядом.
"Поцелуй меня" — выдохнул Расик, пятнадцатилетний школьник-девятиклассник, в два часа ночи сидящий на полу в залитой молочным светом ванной комнате на девятом этаже огромной гостиницы, обозначенной на карте Города-Героя одним из более чем трёх десятков совершенно одинаковых — неотличимых один от другого — значков-картинок… Расик произнёс — проговорил вслух эти простые и вместе с тем бесконечно значимые слова "поцелуй меня" — в п е р в ы е за всё это время, что они, Расим и Дима, неуёмно любили друг друга в своём двуместном гостиничном номере, — вообще-то, Димке об этом совершенно не нужно было говорить: он готов был целовать Расима всё время, утром и вечером, днём и ночью, потому что это было офигенно приятно — целовать любимого Расика, и Димка делал это всё время, едва они оказывались наедине в своей гостиничном номере…
Но теперь Расим, опережая Димкин порыв, попросил об этом сам, и в словах этих — "поцелуй меня" — Димка влюблённым сердцем отчётливо уловил, ощутил-почувствовал что-то более важное, чем порывистое, вполне естественное для всякого нормального пацана чувственное желание, — "поцелуй меня" — чуть слышно проговорил Расик, глядя в глаза обожаемому — л ю б и м о м у — Д и м е… а что — разве он, Расик, всем своим искренним сердцем в него, в самого лучшего д р у г а Диму, не был влюблен? Amitie amoureuse, как говорят французы…