— Дима, ты спишь? — раздался в темноте негромкий, неуверенный голос Расима, и у Димки на миг от этого голоса, к нему обращенного, сладко защемило на сердце… на миг показалось, почудилось Димке, что Расим сейчас скажет… в темноте ему скажет… что он скажет?
— Засыпаю, — отозвался Димка. — А что?
— Я хотел тебя спросить… — Расим, не закончив фразу, умолк, словно тут же засомневался, не зная, спрашивать ему или нет.
— Спрашивай, — проговорил Димка, изо всех сил стараясь, чтоб голос его звучал в темноте как можно спокойнее.
— А ты… ну, когда мы катались — когда ко мне пацаны докопались… ты сам на десятый этаж зачем заехал?
— Тебя искал, — не задумываясь, отозвался Димка; он проговорил это внешне спокойно, ни на миг не задумавшись, как если бы он действительно искал Расима… а с другой стороны, разве это было не так — разве, нажимая в лифте кнопку не своего этажа, он в то мгновение момент думал не о Расиме?"Тебя искал"… а кого он, Димка, мог ещё искать?
— Меня? — голос у Расима неуловимо дрогнул, и Димке показалось… точнее, ему почудилось в голосе Расима что-то тёплое, благодарное, затаённо радостное — как если б Расим, уточняя-переспрашивая, в темноте невольно улыбнулся от ощущения мимолётного счастья: "меня?"
— Тебя… а кого же ещё? — хмыкнул Димка, не столько осознавая, сколько чувствуя, что, может быть, сейчас, в эти самые минуты, этим ночным разговором невидимо закладывается фундамент их будущей дружбы.
— Странно… — проговорил Расим таким голосом, как будто сказал-произнёс он это сам себе — не Димке.
— Что тебе странно? — невольно напрягся Димка.
— Ну, это… как всё совпало… — Расим на секунду умолк, что-то думая-соображая. — Эти двое ко мне пристали, докопались до меня — чтоб я с ними пошел в их номер… я говорю, что я не могу — что я спешу, а они говорят, что всего на минуту надо, что они мою "симку" вставят, позвонят одной девчонке, и всё… ну, потом угрожать стали — говорят: или сам иди, или, говорят, мы тебя заломаем, силой поведём, если ты, говорят, такой жадный… при чём здесь жадность? — сам у себя спросил Расим.
— Ну, и вот… я один, а их двое, и оба они старше меня — оба сильнее, чем я… говорят мне: "заломаем, если сам не пойдёшь"… и тут я подумал… — Расим на секунду запнулся — умолк, снова что-то соображая. — Тут я подумал: хотя б ты появился… и — через пять секунд появляешься ты — выходишь из лифта… прикинь, как всё вышло! — Расим произнёс, и не просто произнёс, а невольно воскликнул последние слова с такой интонацией, как будто он сам не мог поверить, что так получилось — так всё вышло.
— То есть… — Димка, стараясь говорить максимально нейтрально — делая вид, что всего лишь переспрашивает, уточняет, одновременно с этим почувствовал, как в душе его жаром полыхнула благодарность Расиму — благодарность за то, что он, Расим, оказавшись в такой непростой для себя ситуации, подумал о нём, о Димке… блин, до чего ж это было приятно — просто кайф! — Ты подумал… обо мне подумал — подумал, что б я появился…
— Ну! И ты появился… прикинь! — воскликнул Расим, невольно приподнимаясь на локте. — Как так вышло? Как в сказке…
— Ну, совпало… состыковалось одно с другим, — проговорил Димка, тщательно подбирая слова.
— Понятно, что совпало… — согласился Расим. — И всё равно… всё равно это вышло странно — всё получилось, как в сказке…
— Всё получилось, как надо… — твёрдо проговорил Димка, вкладывая в свои слова скрытый, потаённый смысл — ликуя в душе, что всё действительно произошло, всё получилось т а к, к а к н а д о.
— Ну-да, — согласился Расим. — Если б не ты…
Они замолчали… в темноте, лёжа на разных кроватях друг против друга, они, два парня — десятиклассник Димка и девятиклассник Расим — думали об одном и том же: Расим думал о том, каким классным парнем оказался этот Д и м а, как ему, Расиму, сказочно повезло, что их поселили вместе — в одной комнате, как было бы классно, если б они, Дима и он, стали б настоящими друзьями… а Димка думал, что Расим оказался немного наивным, совсем бесхитростным, открытым и оттого — ещё больше любимым, что ему, Димке, нужно что-то предпринимать, что-то придумывать-делать, чтоб Расим ему полностью доверился — чтобы он, Расим, захотел узнать… захотел узнать, что бывает на свете такая дружба, которая — вопреки бытующим представлениям — по сути своей ничем, ни в чём не уступает любви… "То есть, что значит — "не уступает"?
— мысленно поправил сам себя Димка. — Н а с т о я щ а я дружба — это и есть любовь… Какие козлы придумали, что парень не может любить парня — что это стыдно или позорно? Кому это нужно было — извращать нормальные человеческие чувства?" Мысль о "козлах", извративших любовь — превративших любовь парней во что-то такое, что теперь нужно было скрывать, прятать в душе, приходила Димке и раньше, но сейчас, когда всё было так ощутимо близко — когда страстно любимый Расим лежал в темноте практически рядом, эта мысль о "козлах", "о каких-то уродах", оболгавших, извративших любовь парня к парню, показалась влюблённому Димке особенно важной, животрепещущей… мысль эта возникла как объяснение, почему он, Димка, сейчас не встаёт, не идёт к Расиму, и Димка, подумав про "козлов", тут же подумал про гопников, что прикопались к Расиму вечером, — "козлы", "гомофобы", "гопники" стояли для Димки в одном ряду моральных уродов — в общей шеренге моральных извращенцев…