У меня уже не было сил оправдываться, я опущенный и повинуюсь своему истязателю.
Он опять резко натянул за яйца. Я уткнулся в его пах. Мои яйца распухли и горели. После пережитого оргазма снова пришла боль, и чем дальше, она становилась невыносимой. Я пытался отстранится и вымолвить слова умаления, но он вогнал член в мой рот до упора и начал насаживать на него мою голову. Я не мог дышать, слюна катилась градом, челюсти онемели. Иногда он приостанавливался и требовал языком ласкать его залупу. Я лизал ее, сосал, двигал по ней языком, встречая при каждом поступательном движении. Время потеряло для меня свой смысл, я ждал развязки, я ее хотел. Потом он снова вганял мне член в горло, а когда срабатывал рвотный рефлекс, он его вынимал и тыкал меня в свои волосатые яйца, заставляя их вылизывать и сосать.
— Вылижи их, блядина, вылижи.
Я старался как мог, лизал их языком, губами, заглатывал. От этого член приобретал твердость и вновь поршнем входил мне в рот.
Вдруг он притих и потребовал:
— Соси, соси, соси… . у-у-у-у-у-у-у-у, суууууука, бляяяяядь. Он задвигал тазом и снова задергал за яйца шнурком.
Мой рот неожиданно, как-то сразу, заполнился густой пряной жидкостью.
— Глотай, все глотай, блядина, у-у-у-у-у-у-у.
Он ревел как буйвол. Мой член снова стоит, я почувствовал новый прилив возбуждения
Он кончал, спермы было много, и она все поступала. Я сделал глоток, потом еще и еще. Несколько капель все же пролились на яйца. Сразу же последовала потяжка шнура.
— Вылизывай все, сука. У тебя рот дырявый? Я его зашью.
В ответ на эти грубые слова, я вылизывал липкую жидкость с яиц, затем досуха вылизал его член и продолжал сосать. Он терял возбуждение, по телу пошла судорга. Его член начал терять упругость, но сохранял величину. Мое возбуждение и боязнь не давали мне возможности остановиться.
Он нежился, откинулся к стенке, начал дергать за шнурок и повелительно насмехаться надо мной.
— Ты пидар! И все об этом узнают. А пидару яйца не нужны.
Я посмотрел на свои яйца — это был сплошной синий шарик, покачивающийся на шнурке.
Тут я просто зарыдал от безысходности:
— Антон Николаевич, я сделаю все, что вы скажете, оставьте только мне мои яйца, прошу вас. Я стану вашим рабом навек.
Он выслушивал мои мольбы и упивался своей властью. Он унижал меня. Он демонстрировал свое презрение.
— Запомни, пидар, если узнаю, что ты дрочишь, я тебя кастрирую.
Тут он кинул край поработившего меня шнурка и я, наконец, освободил свой орган. Все закончилось. Он наблюдал, как я судорожно снимал шнурок с яиц, закрывая руками мокрые трусики.
— Ты сука вся обкончалась! Извращенец. Снимай эти трусы.
Я повиновался. С них просто текло.
— Вылижи свою кончину, мразь.
Я лизал растекшуюся сперму, а он не унимался.
— Теперь эти трусы твои. Постираешь и положишь в портфель, носи в школу, чтобы не забывал кто ты такой.
Целый вечер он смотрел телевизор, и казалось, вообще забыл о моем существовании. Я тем временем постирал трусики и развесил их сушить возле своей кровати. Затем учил уроки, вернее делал вид. Мысленно все время возвращался к пережитому. Еще свежие воспоминания, несмотря на боль в яйцах давали всплеск возбуждения и я, пытаясь отвлечься от этого наваждения, с усилием утыкался в учебник. Член вставал и вновь падал, и я уже был просто уверен, что снова буду дрочить этой ночью. Рядом висели голубые кружевные трусики, и один взгляд на них приводил меня в вожделение.
Утром я проснулся пораньше, спрятал их в портфель и отправился в школу. Сегодня родительское собрание и меня не оставляло чувство тревоги. Я сделал все, что хотел Антон Николаевич и надеялся, что и он будет молчать.