Я еще понимаю, мы с Мишкой в саду соревнования устраивали: когда обе девчонки в колобки упакованы, в зубах у них пластмассовые стаканчики, в животиках с утра — ровно по полтора литра воды (в два приема заливали, сразу столько голышки выпить не могли) . И ты свою так держать стараешься, чтобы ее струя к ней же в стакан попадала. И она помогает, ловит стаканом.
Так то ведь соревнование. У кого больше попадет. Мерили потом. И сложное дело, кстати: перед пописом нужно ей не только письку раскрыть хорошо, а и правильно уретру подготовить — чтобы получалась струйка поплотнее, а не веером. Как готовили — мы, понятно, друг от друга скрывали. Я, например, еще до того, как водой поить, смазывал ей весь канальчик вазелиновым маслом — ваткой, накрученной на спичку. В общем, спорт настоящий, можно сказать.
Ну, или как мы иногда с Мишкой в том же саду в войнушку играли. Но тут уже не поровну, конечно, поили: каждый старался в свою побольше влить. Так, что пузо прямо огурцом. Потом подождем, пока голышки кряхтеть и морщиться не начнут, в "колобки" замотаем, разойдемся по разным углам сада, и пошла война. А мокрощелки — вместо водяных пистолетов. На поясе у нас литровые груши-клизмы с водой, чтоб девчонок допаивать.
Крадешься с голышкой под мышкой, или в засаде сидишь — руку у нее чуть выше лобка держишь, на малейший шум целишься и нажимаешь сразу. И тут же письку зажимаешь лягушонку, и сама она краснеет от натуги — обязана в момент остановиться, себя пересилить, чтоб короткими очередями стрелять, а не сразу все вылить и потом без патронов остаться.
Смотришь, ошибся, нет в тех кустах Мишки — девчонку водой доливаешь. Она тебе вытаращенными глазами на пузо свое огромное показывает, ты а ей шепотом: давай-давай, ничего не знаю, вон сколько вылилось, полведра еще в тебе места. Будешь выделываться — сейчас через попу заправлю тебя и пробкой заткну. Давится она водой, тут слышишь — за кустами по листьям дождиком зашуршало: это Мишка пытался подкрасться, но с зарядкой перестарался, пистолет его по дороге сработал, не выдержал. А мой-то голопопик в боевой готовности пока! Мокрощелку вниз головой к себе прижмешь спинкой, на цыпочках куст обойдешь. Большой палец резко ей в попку воткнешь, остальными письку раскроешь, а второй рукой прижимаешь к себе и давишь внизу живота. Хана Мишке!
Так то же игра. Интересно. Кто из мальчишек в войнушки не играл? А на качелях — нет, ну зачем?
"Ну как, все пописали-покакали? Закрываю на ночь. Подумайте хорошо, я не собираюсь потом из-за вас вставать" — сказал я, стоя на веранде с амбарным замком в руках: на дверях и снаружи, и изнутри под него были петли. "Закрывай", — ответила Ирка, а Наташка прыснула.
"Так, тащите все что надо, спать давно пора", — повернулся я к девчонкам, когда мы зашли в комнату.
"Вам — самая широкая кровать", — сказал я девчонкам. — "Вы мелкие, там можно десяток таких положить. Одеяло, правда, одно, но здоровенное".
Ленка принесла с веранды таз, большой кувшин с водой, мыльницу с мылом, махровое полотенце, и — куда же без него — детский крем. Таз и воду она поставила возле стола, остальное разложила на стуле рядом. А пока Ленка ходила, Ирка постелила на стол сложенное вчетверо одеяло с моей кровати и накрыла его пеленкой.
"Ну, ни пуха, ни пера" — про себя сказал я, собрался с духом, придвинул к тазу второй стул, уселся и поманил к себе пальцем Ирку.
Как и было договорено, Ирка невозмутимо стянула с себя купальник, положила его на стол и встала в тазик.
Я быстренько, но тщательно подмыл ее, поставил на стол, до красноты растер с головы до ног полотенцем, уложил на спинку, намазал кремом, дал на прощанье крепкий дружеский шлепок и переложил на кровать. Ирка тут же юркнула под одеяло к стенке. Все это заняло не больше трех-четырех минут.
Ленка к этому времени положила свой купальник рядом с Иркиным и ждала, стоя голышом в тазу, пока я освобожусь.
Я проделал все то же самое с ней и только тогда впервые за все время повернулся к Наташке: "а тебе что, особое приглашение надо?".
Она стояла с вытаращенными глазищами, совершенно обалдевшая от увиденного. Удирать было некуда: Наташка знала, что дверь на улицу закрыта. Сопротивляться было бессмысленно: отбиться от двух крепких мальчишек на два года старше себя ей не светило. И показать себя им голой, дать себя подмыть, вообще вести себя несмышленой детсадовкой, тоже было совершенно невозможно. Лучше умереть, чем такой позор. А самым страшным было то, что девчонки старше ее, Наташкины кумиры и эталоны, не видели в происходящем ничего странного.
Тогда Наташка судорожно вцепилась в купальник обеими лапками, сквозь слезы храбро посмотрела на меня и сказала: "я… я не буду… я не хочу… я буду так… так… ", вывернула сковородником нижнюю губу и заревела басом.
"Что значит так?", — строго спросил я. — "Спать ты собралась так? В купальнике прямо?"
Наташка с робкой надеждой закивала башкой.
"Я тебе покажу в купальнике!", — обрубая на корню ее мечты, отрезал я. — "Мало что целый день в мокром пробегали, так еще и спать в мокром? Воспаление яичников получить хочешь? Быстро снимай, пока по заднице не получила!"
"Я… я ма… маме… я папе расска… расскажуу-у", — сделала Наташка последнюю попытку.