Нет! Я говорю же вам, что ЭТУ девчонку сбить с панталыку было не так-то просто! Воля у нее и стремление к победе, были — железные.
Началось с того, что она мне стала просто — мешаться. Я иду куда-нибудь с ребятами, ну, там рыбу ловить корзинкой, или плот строить, или соседям пакостить, она — со мной. Мне неудобно, черт возьми! Даже матом не ругнуться, не говоря, чтобы поссать, где приспичило, и не только мне (это бы еще и — ладно!) , но и моим приятелям. Засада, однако.
Стал я от нее бегать. Уходить через баню, задворками, козьими тропами какими-то. Но, это быстро было вычислено и пресечено самым решительным образом: ухожу я, например, какой-нибудь неприметной тропинкой, через кусты, и кого же я встречаю в этих самых кустах? Правильно! Ее.
Тогда решил я с ней поговорить честно, по-мужски, чтоб — не приставала. Дала мне спокойной жизни. Сразу скажу. Хреновый из меня переговорщик вышел: Сдал все позиции.
В результате, договорились все-таки, что дает мне несколько времени в день спокойной жизни, а остальное — только вместе с ней.
Такие дела:
Несколько дней все было спокойно: она только хитро посматривала, но правом первой ночи — не пользовалась. Наконец, как-то после ужина, она сказала: "Все. Пошли". И мы — пошли.
У нас, за сенным сараем (дом, с нами и скотиной, был с одной стороны улицы, а сенной сарай — с другой) , сразу начиналось пшеничное поле. Озимые, по-моему. Во всяком случае, в конце июня она была уже убрана. И посреди этого поля (метров 500 от деревни) стояла скирдА соломы. Скирда, это, когда пшеницу убирают комбайном, остается солома — ее аккуратно складывают в огромный такой стог: скирду. Скирда, обычно монстрообразна: метров 20-25 в длину, высотой в два этажа, и снаружи напоминает большой сарай из соломы: такая же двускатная крыша, невысокие стены: Только окон нет. Чтобы внутри такой массы солома не гнила, скирду ставят на специальные кОзлы, т. е. внутри нее есть некоторое пустое пространство. Если сбоку скирды, аккуратно, как мышка, раскопать лаз в соломе, то можно попасть во вполне жилой и очень теплый дом. Комаров в скирде не бывает.
И вот, взяв меня за руку, Рада повела меня именно к этой скирде. Я ей сам показал когда-то, как лаз раскопать, да так, чтобы — не заметили. Лаз был умело замаскирован и заткнут соломой, но мы его раскопали и залезли внутрь. Внутри было наставлено три деревянных ящика, неизвестно где в деревне слямзиных, два из них изображали стулья, один — стол. Еще был большой ворох всякого тряпья, любовно расстеленного: постель. На сучке одного из бревен козел висел, нагло умыкнутый у меня, военный плоский фонарь, с тремя цветными светофильтрами. Ни свечек, ни керосинок, естественно, — не было: в скирде это смертельно опасно.
"Ну, вот" — сказала Рада, — "Это теперь НАШ дом!" Сев на ящик (стоять в скирде в полный рост нельзя, даже подростку) , я смертельно загрустил: мне совсем не улыбалась перспектива играть здесь в дочки-матери, в то время, как мы собирались с мальчишками ловить сома. Вопрос, а был ли хоть один сом в нашей речке, которую во многих местах можно было просто перейти вброд, не замочив трусов, у нас даже не возник: щуки — были, налимы — были, раки — были, в неимоверных количествах, с чего же сому-то — не быть?
Надо сказать, у Рады было врожденное желание и умение (память предков, что ли?) в любом новом пространстве вить гнездо: обустраивать часть этого пространства для личных нужд и удобств. Вот я и столкнулся лбом с этим самым свитым ею гнездом.
Я — скис.