1. Палыч
Он шел навстречу, глядя прямо на меня. Я его не знал, и поэтому оглянулся, ища, кому может быть адресовано его внимание. Но он смотрел явно на меня и явно узнавающе. Я отвел глаза и хотел проскользнуть мимо, но он твердо взял меня за локоть и быстро заговорил:
— Подожди! Не уходи! Или ты, как всегда, торопишься? Нам нужно поговорить. Я приглашаю тебя в ресторан. Только не уходи!
Ключевое слово "ресторан" было произнесено, что и решило дело. Я уже два дня толком не жрал, с самого отъезда Ленки, с которой по полной отрывался целую неделю, растрачивая свои силы и деньги. Молодое тело настойчиво требовало мяса, поэтому я согласно кивнул, не разбираясь в том, что это за мужик и откуда меня знает.
Он сделал заказ самостоятельно: солянка и язык. Как будто действительно знал мои вкусы. Но, как ни странно, угадал
— Ну, как отдых на море? Не скучаешь?
— Да, не дают.
Он внимательно глянул мне в глаза:
— Ты сейчас не один?
— Сейчас один! Ленка два дня назад уехала. Отхожу понемногу. — Я улыбнулся. — А вообще девчонок много. Правда, деньги закончились. Но что-нибудь придумаем!
— Вот как? Ленка? Что-то изменилось в твоей биографии?
— А почему бы и не быть Ленке? Мне, слава богу, девятнадцать!
— Я не о том. Опять крутые жизненные повороты? Опять перемены?
Я вылупил глаза, не понимая, о чем он, но счел за лучшее промолчать, по крайней мере, до конца ужина.
— Почему ты тогда ушел? Тебе все настолько не дорого? Это твое право — уходить когда угодно и куда угодно. Но настолько не уважать мое отношение к тебе, что даже не предупредить об изменениях?
Наверное, он псих. Я даже не понимаю, о чем он говорит. Я твердо решил молчать и не отрывал взгляда от жратвы. Еще не хватало, чтобы ужин закончился, не начавшись.
— Я никогда не навязывался и не буду навязываться. Но если мне говорят, что я нужен, что я очень нужен, то я верю. Тем более, когда слышу это от дорогого для себя человека.
Дорогого … Приехали … Может лучше все же уйти? Черт с ним, с ужином. Очень уж неуютно с человеком, у которого настолько поехала крыша. Я торопливо жевал, хватая кусок за куском, чтобы успеть насытиться до того, как придется свалить. Кто-то остановился за его спиной, ткнул в плечо и заржал:
— Палыч? Какими судьбами? Вижу, нашел, наконец, свою девочку?
Его лицо окаменело. Он медленно повернулся к говорящему и сквозь сжатые зубы процедил:
— Пошел вон!
— Па-а-а-лыч, ты что? Ну, нашел и нашел! Что ты вздернулся из-за какого-то … Я хотел сказать …
— Вон!
— Ты сильно-то не выступай, здесь тебе не Питер! Можно и схлопотать …
Ответом был короткий жесткий удар в челюсть. Парень упал. Палыч сгреб его рубашку на груди и буквально вынес за двери ресторана. Он тотчас же вернулся, сел, положил свою руку на мою:
— Не расстраивайся. Мало ли идиотов? Не бери в голову. Но он — подонок, и ждать от него можно всего. Давай-ка быстрее завершать ужин и — домой. Я за тебя боюсь, ребенок.
Я быстро все умял и встал. Палыч даже не притронулся к пище. Мы вышли из ресторана и пошли к спальным корпусам. Мой был справа, а его слева. Мы остановились.
— Спасибо! — Я даже не знал, как я его должен называть. — Пойду, пожалуй, что-то сегодня немного устал. — Палыч молча смотрел мне в глаза и молчал. Становилось неуютно. Не зная, как лучше расстаться, я протянул ему руку:
— Пока!
Он медленно взял мою руку в свою, крепко сжал, и я ощутил, какая она большая и горячая:
— Прощай, ребенок! — Он резко повернулся и крупными шагами стал удаляться. Я смотрел ему вслед, и, наверное, поэтому не заметил появившихся сзади двух парней. Удар пришелся по затылку, и я медленно провалился в мягкую пустоту …
2. Я — Сашка
… Я с трудом разжал свинцовые веки. Тупая боль в затылке не помешала отметить, что этот белый лепной потолок мне не знаком. Где я? Ясно, что не в своем номере. Я скосил глаза. В кресле у окна сидел Палыч. Сколько ему лет, интересно? Наверное, 35-40. Старый, конечно, но красавец — профиль, шевелюра, фигура. Бабы по таким сохнут, это уж точно. Стоп! Мы же расстались! Он ушел к себе. Как же я у него оказался? И что же так башка-то болит? Я пошевелился. Палыч быстро подошел:
— Ну, вот, очнулся, слава богу! Хорошо, что я не успел далеко уйти — услышал твой крик. Эти — убежали, но я знаю, кто это был. Позже разберемся! — Он приложил руку к моему лбу:
— Болит? — Рука приятно холодила голову. — Сашка, Сашка! Вечно с тобой одни неприятности!
Я тупо соображал: почему Сашка? Меня зовут Костей. И вдруг что-то стало до меня доходить. Нас было двое братьев. Я не знаю, как так получилось, но родители при разводе нас разделили, по обоюдному согласию. Сашка остался с мамой. Я — с отцом. Нам тогда было по пять лет. Лет до десяти мы довольно часто виделись. Потом стали видеться где-то раз в год. А сейчас и вовсе перестали — нужды не было. Доходили слухи, что Сашка профессионально занялся танцами. А вот похожи мы с ним были всегда — просто одно лицо. Наверное, и сейчас, раз Палыч нас спутал. Сказать ему, что ли? Расстроится, конечно. Ишь, как светится весь? Кем же Сашка приходится Палычу, что так ему дорог? Может Палыч — мамин родственник?
— Тебе придется полежать у меня дней пять, если не хочешь загреметь в больницу. Не против? — видно было, что ответа он ждал с некоторым напряжением.
— Да, нет, конечно! — я замялся. — Только не удобно как-то …
— С каких это пор ты стал таким щепетильным? — он улыбнулся и сел рядом. — Не бойся, я на твою честь покушаться не стану. — Помолчал и добавил: — Без твоего желания, конечно.
Нет, все-таки с головой он не в ладах. Бредит, что ли? Немного приду в себя, и сваливать надо. Господи, какие у него глаза — в таких утонуть можно! С ним что-то твориться, это точно! Взял мою руку в свою, а сам дрожит — я же чувствую. А что со мной? Состояние такое, как будто его волнение передается мне. Ерунда какая-то. Не знаю, как и сказать, что я — не Сашка. Может и не надо: будь что будет!?
3. Наше первое утро
Его рука ласково ерошила мои волосы. Я открыл глаза: — С добрым утром!
— С добрым. Сейчас — кофе с бутербродами, а потом — перевязка и укол.
— Укол-то зачем? — я поёжился. С детства не терплю уколов.
— Земля в рану попала — лучше перестраховаться.
— А куда укол?
Он мягко улыбнулся:
— Ну, не в голову же! В задницу, конечно!
— А вы … ты — доктор?
Он изумленно глянул на меня:
— Сильно же тебя в голову долбанули! Я уже пятнадцать лет доктор! И с каких это пор ты со мной на Вы?
Я сметелил жратву за две минуты, а Палыч тем временем налаживал шприц:
— Ложись на живот. И трусы стаскивай.
Я медлил. Первый раз в жизни я должен был предстать с голой задницей перед чужим человеком. Ни слова не говоря, он быстрым движением оголил нужное ему место. Я непроизвольно сжался.
— Так не пойдет! Расслабься! — Он шлепнул меня по ягодице. Я еще больше напрягся.
— Тебе так больно будет! Что с тобой? Или ты меня стесняешься? — Что-то в его голосе и вопросе мне не понравилось и насторожило. Я не понял, что. Просто какое-то ощущение.
А потом — как ожог от тепла его ладоней, легко скользящих вдоль поясницы, бедер. И напряжение тела действительно постепенно спадало. Стало уютно и спокойно в этой доброй ласке чужих рук. И только знакомая дрожь в его ладонях все нарастала и нарастала. И уже нет легкости в их касании: они обнимали, вбирали, впитывали, срастаясь со мной в единое целое. И хотелось лететь им навстречу, отдаваясь жадной ласке, потому что такого мощного зова мое тело еще никогда не испытывало.
— Все, хватит! — Он тяжело дышал. — Сейчас потерпи! — Легкий тычок иглы в ягодицу я почти не почувствовал. — Ну, вот и все. Можешь расслабиться!
Я только сейчас понял, что расслабиться мне не удастся — мой член колом упирался в матрас.
— Укол я уже сделал. Так и будешь валяться на животе?
Я быстро натянул трусы и одеяло. И только после этого рискнул перевернуться. И все же плоть предательски оттопыривалась. Я быстро подогнул коленки, но Палыч всё успел заметить и усмехнулся: — А я уж думал, что ты на меня совсем перестал реагировать.
Он ушел, а я лежал и думал: что это со мной было? И о чем он? И почему так странно отозвалось мое тело на чей-то расслабляющий массаж?