Может показаться, что подобный эффект может быть достигнут куда проще: сестра признается, что хочет мужчину, влюблена в него, и прочее. Но Елецкие такой ход отвергли и ни разу не использовали. Прежде всего, существовать рядом с тем, кто такую проверку пройдёт, будет непросто. Ну, а кроме того, они понимали, что пройти её сможет разве что евнух.
Искусство соблазнения было поднято на такую высоту, что они придумали ещё один вид спорта — не просто соблазнить жениха или гражданского мужа сестры (это было уже пройденным этапом) , а самой получить удовольствие от секса, да ещё так, чтобы потом в его глазах это выглядело просто как смирение перед бессмысленностью сопротивления.
Однако почти всегда после успешной проверки они проторённой дорожкой шли в лабораторию, где им по знакомству делали все необходимые анализы и экспертизы. Справки, акты и заключения с подшитыми записками (кто, как, когда, где и с кем) хранились в строго засекреченном месте. Видимо, лет через двадцать они с удивлением, брезгливостью, любопытством или жалостью будут перебирать эти летописи их похождений… А пока копиями документы приходилось время от времени махать перед носами чрезмерно скупых, самоуверенных или наглых насильников. И всегда они оказывались достаточно сообразительными, чтобы одуматься и предпочесть суму тюрьме.
Что потеряли сёстры Елецкие, избрав и разработав такую групповую стратегию и ни разу от неё не отступив? С точки зрения обычной женщины — многое. Ведь ни одна из них не могла сказать "я его люблю", "он мне нравится", "я его хочу". Все их симпатии были наигранными, вожделения — продиктованными необходимостью, а секс уже давно стал средством не сближения людей, а их проверки, испытания и оценки. Словосочетание "брак по любви" вызывало брезгливую усмешку. Ни одна из сестёр никогда не сказала себе "Я не хочу его соблазнять", так же как шахматист, сказавший "Я не хочу с ним играть", подвергается дисквалификации. Раз сестра хочет, чтобы я его соблазнила, я это сделаю. Более того, Елецким особенные ощущения приносило именно совращение неприятного им человека — чем быстрее он купится на их игру, тем скорее исчезнет из жизни их семьи. Две-три минуты её секса с мерзавцем обеспечивали то, что этот мерзавец никогда не станет её зятем, а если он оказывался ещё и психически крепким, то он соблазнялся так изощрённо, тонко, аккуратно и грамотно, что оказывался скомпрометированным прежде, чем успевал это понять.
Получалось, что на соблазнение неприятных мужчин тратились наиболее продуманные и ловкие усилия — сама соблазняющая была особенно заинтересована в успехе предприятия. Такие сливались для Елецких в одно безликое существо — жадное, потное, похотливое, с дрожащими волосатыми лапами и слюнявым зловонным ртом. Необходимость отвлечься от его личности и заниматься с ним сексом они воспринимали как работу, которая, как известно, редко приносит удовольствие, зато всегда приносит доход. Таким образом, с течением времени они отточили своё искусство до такого уровня, что вообще перестали учитывать свои симпатии или антипатии к объекту — просто, если он им нравился, им нужно было чуть меньше играть. Но выражать симпатию, если её нет — для любой женщины задача примитивная, из букваря. А вот обаять, очаровать, соблазнить, заставить потерять голову, не делая к этому никаких явных шагов — вот в этой игре они находили особую прелесть, сложность и азарт. Тем более ценно, что в случае успеха они достигали сразу двух целей — получить физическое удовольствие и избавить сестру от неудачной партии.
… Вот так они и сидели — тридцатисемилетняя мать двоих детей Елена Елецкая, располневшая и подурневшая, от былой красоты сохранившая разве что её следы и только на лице — женщина, раньше заменявшая младшим сёстрам мать и наставницу; вызывающе сексапильная средняя сестра Елизавета Елецкая тридцати одного года; и юная и прекрасная, в расцвете своих двадцати четырех, Екатерина Елецкая, красоту которой, правда, портил здоровенный синяк от стремянки на бедре. То, что недавно провернули младшие сёстры, они называли "перекрёстной проверкой" и использовали третий раз.
Кирилл уже был отправлен в отставку, сохранив память о себе в модном телефоне, очень дорогих серёжках и куда более дешёвом колье, не считая всякой мелочи типа духов, шарфиков и статуэток. Николай Викторович будет с позором изгнан, только получив ордер на новую квартиру — её придётся продать, а деньги согласно договору разделить пополам с его нынешней гражданской женой (а впоследствии — посторонней женщиной) Елизаветой Елецкой.
— Мы столько сделали по даче, — заканчивала она свой рассказ, — одна бы я месяц пыхтела. Хотя мало что умеет, но очень старается и учится быстро…
— Ещё бы, — хохотнула Катя, — с таким-то стимулом.
— Нужен мужик в доме, нужен, — задумчиво и немного невпопад заметила Лена.
— Будут ещё, — отмахнулась Лиза.
Они надолго замолчали.
— Значит, опять оба мимо, — подытожила Лена рассказы сестёр. Это её звонок, кстати, имитировал вызов Кати начальником, а столь нужные документы существовали только в воображении младшей сестры.
— Угу, — выплюнула косточку Лиза, а Катя просто кивнула.
— Как мужики-то они ничего?