На завтра мы весь день просидели дома, слушая, как на улице идет дождь. Целый день я рисовал сестрам то собачек, то кошечек. Они брали мои рисунки, аккуратно вырезали, а потом играли нарисованными животными. Потом я незаметно для девчонок нарисовал мужика со спущенными трусами, стоящим бананом и женщину, которая рукой тянула его за яйца. Причем мужской орган получился у меня особенно удачно.
— Нифига себе, — удивился Антон, войдя в комнату, — как настоящий!
Он наклонился к моему уху и тихонько прошептал, внимательно следя, чтобы девчонки не вошли в комнату:
— А как он ее ебет, можешь нарисовать?
— Неа. Я не знаю, как писька у женщин выглядит.
— А ты у Вики не видел, что ли?
— Так она же маленькая.
— Так и большая так же выглядит. Только волосами вся обрастает.
— Ну, давай попробую. Только девчонок займи чем-нибудь, а то они зайти могут.
Антон ушел в комнату к девчонкам и тут же предложил им поиграть в жмурки. Пока они весело бегали по другой комнате, прячась от Антона, я быстро набросал контуры будущего рисунка. Женщина, лежащая на спине и мужчина, лежащий на ней. И его банан с яйцами, головка которого вплотную приближалась к небольшому разрезу между ног женщины. Все это я заштриховал, придав рисунку некоторую похожесть на живых людей.
— Во, блин! — Антон был восхищен. Он пожирал глазами мой рисунок. — Только пизду не так нарисовал. Я у пацанов в школе фотку видел. Там по краям такие складки должны быть.
— Бля. Дрочить охота, а негде, — он потеребил свой вставший банан через трико.
— Ну, давай я за девчонками послежу, а ты подрочи пока.
— Ага. Я платок только постирал. Малафью-то я потом куда дену?
— Что денешь? — не понял я его.
— Малафью.
Я снова не понял его, но не стал переспрашивать. Я уже собирался порвать рисунок, чтобы не дай бог, его никто не увидел, но Антон остановил меня:
— Давай я спрячу.
Наконец-то мы дождались времени, когда можно было идти в клуб. Возле клуба нас ждала вся наша гоп-компания. Денег на кино, естественно, ни у кого не было. Пришлось лезть в клуб через раскрытые окна, подсаживая друг друга. Кино, как и предполагалось, было индийским, где толстенькие женщины танцевали вокруг таких же приземистых мужчин, а те героически защищали их от злобных негодяев. Просмотрев кино до конца, мы дошли до дома по темной деревне и забрались на сеновал. Антон достал фонарик из кармана трико.
— Во. Мы сегодня со светом можем укладываться, — он положил фонарик сбоку, — раздевайся.
Мы разделись и улеглись на матрас.
— Слушай, Витька, а ты дрочишь перед сном?
— Каждый вечер. А, если дома никого нет, то и днем несколько раз.
— А я уже два дня не дрочил. А на твой рисунок сейчас с удовольствием подрочну, — он слез с матраса, развернул мой рисунок и разместил фонарик так, что он стал ярко освещать нарисованных мужчину и женщину.
Антон спустил трусы и высвободил свой вставший банан. У меня просто глаза на лоб вывалились! Это был совсем не банан. Это была здоровая "колбаса" раза в два больше моего. Два больших яйца, заросшие черными волосами, перевешивались через резинку трусов. Антон, обхватив рукой свою колбасу, сосредоточенно всматривался в мой рисунок, двигая руку вперед и назад. Крупная головка влажно блестела в свете фонарика.
— Нифига себе у тебя колбасень, — я как завороженный смотрел на его орган.
— Че ты как в детском саду? Хуй или член. Вот как это называется. — Антон стал отрывисто дышать, еще быстрее двигая ладонь по члену.
Я достал свой банан из трусов и стал также быстро дрочить его, глядя на Антона.
— А-а-а-а, — прерывисто выдохнул Антон, сжал кулаком свой орган. Неожиданно из него толчками стала вытекать мутная белая жидкость, капая на висящие яйца.
От удивления я перестал дрочить свой банан.
— А что это у тебя течет? — я был просто ошарашен. У меня такое никогда не вытекало.
— Это же малафья. У тебя еще что-ли нет?
— Нет.
— Че, правда что ли нет?
— Да, правда, нет.
— Так это же хорошо! — Антон обтер свой орган и яйца носовым платком, и лег рядом. — Просто замечательно.
— Чего ж хорошего?