давай… давай как-нибудь приколемся — кем-нибудь прикинемся! давай прикинемся, что мы патриоты, идущие вместе, — и, втайне от друзей и родных рыская ночами по порносайтам, мы будем скачивать фотки исключительно русских мальчиков, беспечно совокупляющихся в разных позах на фоне типично русских пейзажей — на фоне ковриков и березок, и потом… потом, глядя на эти возбуждающие картинки, застывшие на наших мониторах, мы будем сжимать под столом в горячих ладонях свои напряженно торчащие члены, будем их жарко тискать, затаив дыхание от привычно нарастающего наслаждения, — и члены наши, задеревеневшие в кулаках, будут плеваться в ответ липким горячим семенем, заставляя нас сладко содрогаться от одиноких оргазмов… и — носовым платком вытирая клейкие пальцы, залитые спермой, мы, еще секунду назад жадно смотревшие на свои мониторы, будем — в который раз! — устало и безнадёжно презирать себя за эту неистребимую тайную страсть, накатывающую на нас по ночам, и голые русские мальчики, весело трахающие друг друга на фоне ковриков и берёзок, еще секунду назад возбуждавшие наше воображение, уже не будут казаться нам такими сладко желанными и бесконечно соблазнительными, — комкая в пальцах мокрые, спермой пропитанные носовые платки, мы равнодушно нажмём на кнопку "закрыть", и голенастые русские мальчики, весело и беззаботно совокупляющиеся в самых разных позах, тут же исчезнут, как наваждение, с наших бессонных мониторов — до следующего "сеанса"… но! разве ты не знаешь, что мир безнадёжно погряз в лицемерии? и — одиноко кончая в свои кулаки по ночам, при свете дня мы будем уверенно и громогласно клеймить тлетворное влияние Запада с его порнографией духа, проникающей в наши дома, и все, неискушенные в бессмертном учении дедушки Фрейда, будут, слушая нас, простодушно думать, что мы, молодые патриоты, сплоченными рядами идущие вместе, действительно так считаем и так — именно так! — думаем, и никто… никто не будет ведать и знать, что мы, при стечении публики клеймящие тлетворное влияние Запада, таким изощрённым образом мстим окружающему нас миру за свои бесконечные ночные бдения, и никто… никто, слушая нас, не будет даже догадываться, что вся эта высокопарная болтовня есть ни что иное, как банальное словоблудие — вербальная мастурбация, и ничего более, — слушай, давай! давай приколемся — небесплатно прикинемся, что мы — скинхеды… что? не скинхеды? подожди… а кто? молодые патриоты? э, какая, блин, разница, если у тех и других — одни кукловоды… ну, хорошо, хорошо, — не будем спорить! как говорится, было б из-за чего… тем более, что дрочат — прости, мастурбируют — кулаками все одинаково: и скинхеды, и патриоты, и беспартийные беспризорники; вот именно: языками, может, и по-разному, а кулаками — точно одинаково, — давай… давай прикинемся, что мы — истинные патриоты, идущие вместе…
или — нет! давай лучше прикинемся-приколемся… знаешь — кем? скаченными килобайтами, что застыли-замерли на чьих-то бессонных мониторах, — запечатлённые в миг соития — в момент сладострастного совокупления — мы, симпатичные пацаны, трахающие друг друга в юные попки, будем будить в душах смотрящих на нас неистребимое желание делать то же… да-да, то же самое! — и смотрящие, тиская в кулаках напряженные члены, будут воображать себя на нашем месте и, сладострастно содрогаясь от нарастающего удовольствия, будут тихо мечтать о чём-то подобном, — слушай, давай… давай прикинемся фотомоделями, беззаботно и весело позирующими для голубых порносайтов… о, да у тебя уже стоит! и такой твёрдый… блин, как кремень! и размер ничего… оснащен ты, однако, прилично! господи, да не щупаю я тебя, не лапаю! ну, скользнула моя рука вперёд, скользнула — и что с того? подумаешь, запретная зона… ты еще знак прицепи, что запретная зона… или — шлагбаум на брюки приделай, — вот смеху-то будет! у меня, кстати, тоже стоит… нет, не шлагбаум стоит — не смеши, — хуй у меня стоит… да нормально всё это, нормально! ненормально будет, когда он не встанет… кстати: ты измерял? что значит, "в смысле"? без всякого смысла, — линейкой когда-нибудь измерял, на сколько сантиметров твой агрегат в боевом состоянии тянет… нет? и даже мысли такие в голову не приходили? ну, ты даёшь… у тебя что — не было в детстве нормальных друзей? были? и чем же вы, интересно, занимались — чем, взрослея, интересовались? в шашки играли? н-да… потому тебе и вспомнить нечего, что нечего вспоминать; а мы в детстве измеряли — сравнивали, у кого больше… что значит — "зачем"? во-первых, интересно было… а во-вторых, игра у нас в детстве была такая: у кого писюн больше — тот, значит, круче, и не просто круче, а тот — "мужчина", и он — в роли мужчины — сверху… ну-да, кто-то сверху, а кто-то снизу, — я же говорю, что игра у нас в детстве была такая — детская игра "в папу-маму": друг друга мы, пацаны, типа трахали… почему "типа"? а потому что друг другу не засовывали, один в другого не проникали — не по-настоящему, то есть, всё это было… так, баловство! конечно, приятно… еще как приятно! — ёрзая друг по другу, тёрлись друг о друга писюнами… конечно, кончали! еще как кончали… а чего ты, собственно, удивляешься? — многие в детстве так играют, и удивительного в этом ничего нет… где находился в таких играх я? а это — смотря с кем! у одноклассника Толика, к примеру, писюн был чуть больше, чем у меня, и с Толиком, когда мы шли после школы к нему домой, я выступал "в роли женщины": мы приспускали брюки, я ложился на живот, он на меня ложился сверху и, обнимая меня за плечи, судорожно сжимая свою голую попку, с сопением ёрзал, елозил по мне — тёрся своим напряженно торчащим члеником о мои пацанячие булочки… нет, я же сказал, что всё это было по-детски, и в попу, в очечко то есть, он мне не всовывал — на это ума у нас ещё не хватало… а у Игоря и у Жеки — у обоих — писюнчики были чуть поменьше моего, и об их упругие попки своим писюном тёрся я… ну, и Толик, конечно, тоже… тоже тёрся, — я "ебал" Игоря и Жеку, а Толик "ебал" нас троих; а когда приходил Серёга, то "в роли женщины" запросто мог оказаться уже сам Толик, а не только Игорь, Жека или я, — писюн у Серёги был больше всех… кроме того, у Серёги уже росли вокруг писюна — у основания — длинные черные волосы, и кустик чёрных курчавых волос уже был над писюном — на лобке, и — когда Серёга, с сопением елозя и содрогаясь, кончал, на моём теле всегда оказывалась его клейкая горячая влага… нет, в жопу он мне не всовывал; хотя, нет — вру, — однажды, когда мы — я и Серёга — были вдвоём, Серёга попытался мне вставить по-настоящему, но у нас ничего из этого не получилось: мне было больно, и я от такого новшества категорически отказался… да, отказался; а мог бы и согласиться — потерпеть немного… что — моя рука? у тебя в трусах? и в самом деле… ну, не знаю, как она там оказалась! блин, это не рука, а какая-то Мата Хари — везде пролезет… да откуда ж я могу знать, как моя озябшая рука оказалась в твоих жаром пышущих плавках-трусиках? говорю тебе: Мата Хари… и ничего я тебе не дрочу, — не выдумывай! говорю тебе: не выдумывай, — не дрочу я тебе твоего пацана… и не поддрачиваю, — стой спокойно… ну, в трусах моя рука, в трусах, и — что теперь? вытаскивать её, что ли? пусть уже будет там… да ладно тебе! не обкончаешься… а я говорю: не обкончаешься! и вообще… ничего плохого моя рука тебе не сделает — пусть она будет там, где есть… типа — с визитом дружбы… ох, какой ты несговорчивый! ну, хочешь… хочешь — засунь свою руку в трусы мне тоже… ну-да, в трусы, — а что здесь такого? ни засады, ни капкана там нет… говорю тебе: не бойся — засовывай! ну, смелее… вот так! чувствуешь, какой он горячий? губы можно обжечь… что значит — на что я намекаю? ни на что я не намекаю, — стой… а тебе что — послышался намёк? ишь ты! какое у тебя игривое воображение…