— Исключено, — отрезала блондинка.
— А ты, Аль?
— А смысл?
— Когда муж в отъезде…
— Нет, такого не утаишь. Мне еще как-то надо будет объяснить вот это, — и она показала на губу, — это, — прошлась по пояснице, на которой проступали кровоподтеки от мощных ладоней бомжа, — и еще: почему это моя подруга орала, словно ее режут.
— Прости, Аленька, — прошептала Вера, — но ведь ты же понимаешь…
— Понимаю, да разговоров теперь не оберешься. Надо будет легенду поумнее придумать. Проспимся, отдохнем и придумаем.
— А что, правда… громко было?
— Ленка точно слышала. Ну да она у меня пуганая, по стеночке ходит. А дальше двери толстые. И все равно — здесь больше дом свиданий я устраивать не буду. Хоть сто раз проиграю.
— Девчонки, кстати, о спорах, — вновь заговорила Катя, — Я понимаю — дело ваше, я разбивающая, сбоку-припеку… Ну раз вы его не берете, то я…
— Кем? Моделью?
— Да хоть и моделью…
— Да ты посмотри на него — у него же на лбу крупно написано: "Кадуй".
— Охранником.
— И что у вас охранять? Вертихвосток твоих? И потом — охранник же не столб, он должен уметь хотя бы драться да стрелять.
— Научится.
— Поздно ему учиться.
— Водителем.
— Я же тебе рассказывала его историю. Из него водитель — как из меня космонавт.
— Да какая разница, кем? — раздраженно воскликнула Катя, — Швейцаром, личным секретарем, да хоть уборщиком.
— Конечно, тебе можно спать с уборщиком, никто и слова не скажет, — завистливо прошептала Вера.
— Неправильная формулировка. Не "спать с уборщиком", а "трудоустроить любовника".
— А жить он где будет?
— Как где? У меня!
— А твой этот… как его?
— А мой этот, как его, пойдет лесом. Зачем он мне теперь нужен?
Подруги молчали, переваривая информацию.
— Да вы не переживайте, девчонки, — весело сказала добившаяся своего Катя, — Будете ко мне приезжать, когда захотите. Никакого ущерба репутации — поехала в гости к подруге. Одолжу вам его на вечер и все — неделю свободны.
— Мне еще, представь себе, с мужем спать надо, — проворчала Аля.
— Ну и спи со своим мужем, — опять обиделась Катя, — Я же для вас стараюсь.
— Прямо мать Тереза.
— Девчонки, — заговорила Катя, согнав с лица свою вечную солнечную улыбку, — Признайтесь же самим себе, что пройдет день-два, синяки заживут, раны затянутся, и вы поймете, что вам хочется делать это снова и снова. Вы подсели на наркотик. Да, первый раз, как это и бывает, самочувствие ужасное. Рвота, головокружение, ломота в суставах. Но проходит время, и наркоман все равно ищет дозу, и не сможет больше соскочить с иглы. Так и мы с вами. Да, сейчас у меня внутри все горит огнем, больно мочиться, больно ходить, на груди кровоподтеки, челюсти ноют. Но ведь все это пройдет, а он, — кивнула на спящего бомжа Катя, — останется. Мы женщины, и нам это, — снова кивок, — просто необходимо.