Раздался порывистый, с приходом от рывками сокращающегося живота, стон. Тетя прижалась грудями к моему лицу, инстинктивно пытаясь снова поймать в ладонь утерянное мое отличие от девчонок. Хотя этого уже не требовалось, оно изливалось самостоятельно…
Мы легли на диван. Тетя обняла меня и прижала к себе.
— Разве можно сразу два раза так? — спросил я.
Эта мысль засела во мне острой занозой и терзала, терзала — пока я ее не вынул вопросом.
— Девочкам… А тебе, придется немного подождать, — ответила она, гася керосиновую лампу.
Засыпая, я подумал: "надо завтра расспросить". Мог бы и сегодня, но сил уже не было, веки сомкнулись…
Наверное, в лет пять, я посмотрел мультфильм "Маугли" в цветном изображении и кое-то время мне часто снился "огненный цветок" , от внутреннего возбуждения "Проснись, Маугли! Проснись!" , я вскакивал и просил у матери сладкого чая — залить пожар эмоций, что разгорелся в моем подсознании.
В ту ночь было очень похоже, прижимаясь к тете, я бормотал во сне, она меня ласкала, я чувствовал ее губы на выпотевшем лбу и сквозь дрему слышал: "спи, Горюшко, спи:".
Снился мне цветок. Он был малинового цвета, тянулся к солнцу, то распускаясь, то собираясь в бутон — толчками выталкивая из маленькой, горошинкой, серединки капли росы. Они стекали по лепесткам, капали с них прозрачными слезами, а цветок шептал мне: "Это я парным молоком умылась. Сладкие слезы… Спи, Горюшко, спи…".
Так, несколько своеобразно, я расставался с детством, постепенно — день за днем, год за годом. В конечном итоге, сейчас мне перестали сниться цветные сны, но остались воспоминания…
Проснулся я поздно, спохватился, что переспал, как минимум, полтора часа времени, отведенного мне в мужчины. По-хозяйски, заворошился на дедовском диване.
Когда дед находился дома, в его комнату я не входил и тетя, пенаты своего отца, посещала редко, только в целях уборки. Вчера, когда она выбрала для чтения его диван, меня это удивило, но не настолько, чтобы долго об этом думать. Тетя была так обворожительна, а праздник обнаженного тела уже сгущался сумерками… Но утром, ко мне пришла такая мысль. У тети были свои тайны, и мне жутко захотелось от них отведать. Именно отведать, почему-то, такой глагол пришел мне в голову.
Я потянулся. Руки сами прошлись по ничем не стесненному "отличию". Приятно было пару раз перекинуть его из стороны в сторону, приподнять. Поправить в мошонке яички. Раньше я ограничивался резинкой трусов, плавок, ткань делала за меня то, что сейчас инстинктивно сотворили руки.
Обведя пальцем приоткрывшуюся головку, я поднес его к носу.
Ну что сказать! Пахло сном. Мужской это был сон или мальчишеский, но точно сон, мятный, теплый.
Пройдя через возраст, теперь я могу сказать: запах пробуждения женщины манит меня, завораживает. Часто и мне женщины говорили, как приятен им запах только что проснувшегося мужчины — часами можно просто лежать, говорить ласковые глупости и дышать им, обнимая друг друга. Мировая парфюмерия широко применяет феромоны — но тогда, я еще не знал, как запах сна называется.
Вернувшись к своему отличию от девочек, я решил его обследовать. Когда голый, такие мысли появляются сами собой, особенно если ты юн и любопытен.
Отодвинув крайнюю плоть вниз до придела, я сжал "отличие". На самом верху, где головка, образовалась капелька — такая же, как и у тети на влагалище, только меньших размеров. Я наклонил мягкое и податливое "отличие" к животу и капелька побежала по отверстию канала. Я вспомнил про слезинку, что висела на веках сомкнутых глаз тети, и наклонил "отличие" в другую сторону — капелька отправилась в обратный путь и лениво остановилась в уголке отверстия — нижнем, если я бы стоял, а не лежал.
Я захотел повторить эксперимент. Второй раз так же легко проделать данные манипуляции, мое отличие от девчонок уже мне не позволило. Оно стало твердеть, капелька на отверстии увеличилась.
Приподняв крайнюю плоть, я собрал ее в бутон из кожи, он очень быстро повлажнел, капля настойчиво пробилась наружу.
— Играешь? — спросила тетя, заходя в комнату.
Я дернулся, руки заметались в поисках резинки, чтобы спрятать "отличие". Какое-то время до меня еще доходили мысли: первая — трусов нет! вторая — чего я всполошился?
На вторую, сформировавшуюся в вопрос к самому себе, ответила тетя.
— Ой! Подскочил! Заспал, что ли? Не помнишь, как вчера меня разглядывал?
Испуг действительно был. Он вырвался откуда-то из подсознания и заполнил мои широко открытые глаза. Словно меня поймали с поличным на чем-то нехорошем. Даже проведенные наедине с тетей дни не остановили его. Так в нас въелась мораль. Хотя, как раз мне ее, вроде бы, никто и не читал. Она сама собой появилась, а вот приспособить реальность под вековые устои, оказалось не так-то просто, а главное быстро.
Сложно найти ту "золотую середину" между пошлостью и умением наслаждаться, дарить наслаждение без остаточного явления. Не делить свои мысли на "до" и "после". Не оценивать их по-разному, нередко, утром, вымещая недовольство самим собой на женщине, которую так хотел вечером.
Тетя была в халате с открытой шеей — голубоватого цвета в мелкий-мелкий василек, от груди до колен, узором по тонкому ситцу. Она улыбнулась, подошла и присела на диван, у моего "отличия". Ее пальцы приподняли его и, оглаживая, положили мне на живот. От испуга, оно опять стало безвольным, послушным.
— Ты чего, Горюшко? Перепугался-то? . .
Если б я знал! Это сейчас, я как-то объяснил все то, что со мной неожиданно произошло, а тогда — лежал и молчал, прислушиваясь к своему сердцу, что усиленно билось в груди и вовсе не от возбуждения.
Видимо, поняв мое состояние, тетя сотворила на лице такую улыбку, что я сразу успокоился, сердце мое перешло на режим урчания. Она снова взяла мое "отличие" на ладонь и, пальцем другой руки, собрала капельку. Поднесла к своему рту, слизнула.
Кончик языка тети медленно подобрал ее с подушечки пальца и облизал губы, от чего они стали влажными и припухли.
— Ой, вкусно! А еще есть? — проговорила она.
Я пожал плечами. Мне как-то стало легко и весело. Я лежал голый, еще пах сном, а около меня сидела сногсшибательная женщина и пробовала меня на вкус.
— Нет! Тогда я просто понюхаю, можно?
Я моргнул.