Я проснулась минут за двадцать до звонка будильника. Аккуратно повернувшись, чтобы не разбудить Тамару, я выключила будильник и, только, теперь, в ровном утреннем свете, смогла разглядеть ее тело, так неожиданно ставшее мне таким родным и близким. У нее была удивительная кожа: тонкими линиями на белом теле просвечивали голубые жилки сосудов. На груди от каждого соска по беломраморному телу лучиками разбегались едва заметные голубые дорожки. Даже во сне ее груди лежали с вызывающим достоинством.
Нежно-розовые большие окружности вокруг едва заметных сосков выглядели почему-то трогательно на ее грудях. Все контуры тела были необыкновенно гармоничны, особенно руки, какой-то картинно-библейской формы, даже не лежащие, а свободно и грациозно струящиеся, плывущие вдоль тела. Только живот был просто животом, немного полным и чуть рыхловатым. Зато лобок, поросший светло-коричневыми волосами, волшебно уходил куда-то в темную глубину между крепкими ногами. Тамара, точно почувствовав, мой пристальный взгляд, зашевелилась, и чуть раздвинула ноги. В глубине сжатых губ, едва заметной точечкой, мерцал бледно розовый клитор.
Не в силах побороть соблазн, я наклонилась и слегка подула на клитор, стараясь не разбудить Тамару. Сквозь сон, ее тело услышало мой зов; ноги раздвинулись шире, и открылась восхитительная картина зрелой, чувственной пизды, способной свести с ума любого мужчину. Складки больших и малых половых губ, мягко скатывались от темного завитка волос над клитором к угадывающейся глубине заднего отверстия.
Я уже не была уверена, что Тамара спит, поэтому, потеряв осторожность, и, только повинуясь неукротимому желанию, я нежно дотронулась до клитора кончиком языка.
Я услышала, как сбилось Тамарино дыхание, и осторожным движением проскользила языком вдоль всей складки половых губ. С каждым прикосновением моего языка к Тамариному клитору, наши дыхания прерывались, мы плыли в неге просыпающегося желания. В животе у меня появилось, и начало разливаться какое-то неизъяснимое томящее чувство, а тело Тамары начало подрагивать под моими нежными касаниями самым кончиком языка ее клитора. Вдруг Тамара напряглась и из глубины ее тела возникла и мягко прокатилась первая сладостная судорога, тут же отозвавшаяся в каждой клеточке моего тела. Восхитительное чувство обладания этим великолепием переполняло меня. Наши тела оказались удивительно созвучны. Это была музыка без звуков. Инструмент был совершенен и отзывался на каждое мое прикосновение.
Я была и автором и исполнителем и восхищенным слушателем! Неожиданно я почувствовала как, только что такой послушный инструмент, зазвучал своей мелодией. Тамара пошевелилась, ее клитор отодвинулся, и мне показалось, что меня хотят лишить этой власти над гармонией; не понимая, что я делаю, охваченная только жаждой удержать, сохранить, не отдать… , я, задыхаясь, с жадностью припала к ее раскрытому влагалищу… Господи!
Жизнь стала возвращаться ко мне только, когда я почувствовала, что у меня ничего не отнимают, наоборот — дарят; Тамара мягко повернулась подо мною, и ее язык начал осторожно раздвигать губы моей томящейся пизды. Несколько чуть слышных глотков показали, что я вся мокрая. Тамара чуть пошевелилась, устраиваясь поудобнее и, вдруг, с силой вцепилась всем ртом в мою плоть! Она всасывала меня всю, всю до последней клеточки! Неожиданно и мой рот наполнился ее влагой, она, как и я, истекала соком. Ничего похожего я никогда прежде не испытывала. Казалось, мы были готовы проглотить друг друга. Как будто сквозь вату, до меня доносились ее сдавленные всхлипы. Или это были мои звуки? …
Мы давно уже перешли грань сознательного восприятия и уже плыли и плыли в стремительном потоке ощущений, острых и сладких…
Прошло уже почти полгода… Мы больше не встречались. Наверное, для каждой из нас открылась какая-то неизвестная грань нашего сознания или чего-то бессознательного, что испугало нас, а может, чувства, которые мы испытали, оказались слишком дороги, чтобы рисковать обесценить их при следующих встречах… Не знаю. Но, и теперь, и еще, наверное, очень долго, звук ее имени будет входить в меня, как, говорят, ощущается нож, входящий в тело; парализуя волю, с предвкушением страшной, но какой-то сладкой боли, и бесконечной обреченности…
Глава 2. Тамара
Ира, Иришка… птичка-невеличка… Вот уж не думала, что так часто буду тебя вспоминать… А началось все так просто и невинно. В первый раз я увидела твое лицо на какой-то видеозаписи, которую мне показывал Володя. Еще бы оно не выделялось! … Озорная кокетливая улыбка, прическа под мальчишку, вся — какое-то увертывающееся движение, ну, не попадешь! . . , а вокруг надутые лица серьезных мужиков и их толстых самодовольных жен. Полюбовалась тобой, да и забыла. Чего себя травить! Такой, или почти такой, я когда-то и была; когда груди стояли торчком до неприличия, когда танцевала лучше всех, да когда вместо живота была одна "впуклость". Куда чего делось? … И вдруг, Володя просит передать подарок; у девочки день рождения, ну и тому подобное…
Я и в голову не брала, меня все просят, всем чего-нибудь нужно. Даже смутного подозрения не закралось, когда я, как старательная дура, прибежала на встречу с тобой и впервые оказалась под гипнозом твоего какого-то сдержанного буйства, каких-то чарующих проблесков озорства в твоих глазах… Хотя ты была вполне серьезна, да и Володя вскользь упомянул про какие-то твои жизненные проблемы… Но ты мне просто жутко понравилась!
Казалось, что каждую минуту ты можешь рассмеяться мне в лицо, увернуться, броситься в вагон, или того хуже, обдать меня брызгами и, вильнув русалочьим хвостом, просто уплыть в туннель вместе с отходящим поездом. Даже, когда потом из Питера Володя при мне звонил тебе и спрашивал про размер подарка, я и тогда еще не рюхнула! Когда же я начала о чем-то догадываться? . . Наверное, когда исчезла игрушка… Последнее время Володя играл с ней почти во время каждой нашей встречи.