— Да когда как, — пояснила Ленка. — Когда напьется, иногда куролесит. И пристает к мамке. А недавно за мной погнался, изасилить хотел. Да я в чулане заперлась. Он подергал дверь и отстал.
— Во как! — изумился Сашка.
— Лен, хочешь, мы его отдубасим? — предложил Вовка.
— Вы? Да он здоровенный, как слон.
— Ничего! Мы его поленом по башке и ногами, ногами!
— Ладно, бойцы, — грустно улыбнулась Ленка. — Давайте чай пить. Где пирожки?
Они, молча, попили чаю. Вовка предложил план.
— Лен, когда он придут, мы с Сашкой где-нибудь спрячемся и нападем из засады как индейцы. И сразу поленом по башке!
— А вон за кухней кладовка. Там я и прячусь, если что.
Вовка, как человек действия, подошел в дверце в кладовую и открыл ее.
— Да тут барахла на три грузовика!
Чулан оказался почти полностью забитым поломанной мебелью и старой посудой.
— Хочешь, мы как-нибудь выкинем это все? — предложил Сашка.
— Надо бы, — вздохнула Ленка. — Да у меня все руки не доходят:
Тем временем Вовка выбрал два почти целых табурета и поставил их в кладовой у двери, чтобы можно было сидеть и смотреть изнутри в широкие щели. Только он это проделал, как в сенях что-то загрохотало, и громкий басовитый голос изрек:
— Ленка! Это мы с Томкой! Устали и жрать хотим!
— Это они! — прошептала Ленка. — Прячьтесь!
Тимуровцы немедленно скрылись в кладовке и заперлись на засов. От противоположной стены ощутимо тянуло холодком, и Вовка догадался: там, наверное, был выход во двор, пока его хламом не завалили. Есть путь для отступления, если что!
В доме, между тем, события развивались следующим образом. В горницу ввалился, качаясь, большой, под два метра, мужик. Широкоплечий, мордастый, он толкал на манер тачки, ухватясь за ноги, Ленкину мать, насадив ее на член, а она, чтобы не чиркать лохматой головой по полу, быстро перебирала руками. На ее ноге болтались, развеваясь как флаг, большие панталоны, а подол платья и нижней рубахи завернулся на голову. "Выкатив" полуголую "тачку" на середину комнаты, хахаль начал бешено дергать ее за ноги и вскоре кончил, рыча как дикий зверь. Ленка закрыла лицо руками и, забившись в угол, беззвучно плакала. Хахаль уронил Томку на пол, а сам плюхнулся рядом, тупо уставившись на могучий член, который еще подергивался, сочась спермой.
— А говорят, что все алкоголики — импотенты! — прошептал Вовка, сжимая в руке увесистое полено.
— Такой хобот! — прошептал Сашка, изумленно качая головой. — Настоящий слон!
Часа два Томка и хахаль жрали, пили и предавались первобытной страсти, пока оба не уснули прямо на полу среди объедков и пустых бутылок. Только тогда пионеры выбрались из своего убежища и подошли к Ленке Годиной, одиноко стоявшей посреди затихшей горницы. Ее худенькие плечики вздрагивали словно от холода, а по бледному лицу катились слезы.
— Лен, хочешь, мы сейчас пришибем этого хахаля?
— Нет, не надо, вас в тюрьму посадят.
— Не посадят, нам лет мало.
— Все равно не надо. Пусть:
Ленкина мать лежала, бесстыдно расставив ноги. Подол ее платья задрался, и мальчикам был отчетливо виден густо волосатый лобок и мокрые губы влагалища. Рядом на полу растекалась светлая лужа. Одна грудь вывалилась из расстегнутого ворота и вызывающе торчала, глядя в потолок соском, натертым до красноты. Ленка нагнулась и оправила на матери платье. Осторожно пройдя мимо отдыхавшей после трудового дня "ячейки общества" , тимуровцы вышли на воздух. Вечерело, в осеннем воздухе носились голодные вороны и громко каркали.
— Лен, и часто они так?
— Часто. Особенно по пятницам.
— Как же ты живешь в таком аду?
Вовка решился на отчаянный шаг.
— Хочешь, я дома поговорю, и ты переедешь к нам хотя бы на время? У нас свободная комната есть.
Ленка подняла на Вовку заплаканные глаза.
— Не надо. На кого я мамку оставлю. На этого мудака?
— Ладно. Тебе виднее. Но я все-таки поговорю, хорошо?
Ленка выдохнула:
— Хорошо:
На следующее утро Вовка и Сашка перед занятиями встретили Ленку возле школы. Она сияла.
— Ой, мальчики, а хахаля в больницу забрали! Алкогольное отравление!
— Вот радость-то, — проворчал Сашка, за что получил от Вовки локтем в бок.
— Рано радоваться, Лен. Этот бугай здоровый. У нас сосед обожрался какой-то гадостью, а через неделю уже дома был, и опять напился на радостях. Может, твою мать на лечение определить? Можно в школе поговорить.
— Ой, не надо! Все узнают, что моя мамка — пьяница!
— Ну, не надо, так не надо! Тогда пошли учиться.
Школьный день прошел без особенных происшествий, разве что мальчишки затащили на черную лестницу хулигана Курагина и скопом его крепко побили. Ну, да это было в порядке вещей.
Вернувшись домой, Вовка с удивлением увидел, как мама и бабушка переносят вещи и перетаскивают мебель из одной комнаты в другую.
— Вот, решили одну комнату сдать. — заявила бабушка, вытирая потный лоб тыльной стороной ладони. — Лишняя копейка не помешает.
— Так папка много денег с севера присылает, ты сама говорила.
— Говорила, только он телеграмму прислал, что их прииск на аккорд перевели, и зарплату выдадут только под Новый Год. А тебе надо новую форму покупать, растешь ты. Ну, и другие расходы намечаются:
Вовка крепко задумался. Представился удобный случай поселить Ленку в освободившуюся комнату под благовидным предлогом, только осталось придумать этот предлог. Как назло, ничего в голову ничего не шло, и Вовка вывалил все, исключая, разумеется, "сцены эротического содержания". Мама и бабушка внимательно выслушали Вовку и придумали все за него, решив, что на следующий день мама пойдет в райсовет, на стройку в партком и куда-то еще, чтобы определить Ленкину мать на длительное лечение, а Ленку определить на время этого лечения в Вовкину комнату. При благоприятном исходе задуманного, естественно. Но судьба распорядилась по-своему.
Назавтра Ленка Година в школу не пришла, и Вовка забеспокоился. Ребята сбежали с уроков он и вскоре подошли к Ленкиному дому, где увидели невероятную картину. На улице стояла толпа, милицейский уазик и машина "Скорой помощи". В милицейскую машину два дюжих милиционера споро запихивали голого хахаля, закованного в наручники, Ленкина мать стояла рядом и ждала своей очереди на посадку, а медицина грузила в свою машину носилки с бледной Ленкой, закрытой до шеи серым казенным одеялом. Участковый вещал в мегафон:
— Товарищи, расходитесь! Больше ничего не будет!