Он сделал несколько шагов вперёд и остановился у табуретки, театрально потупив взор. Я спросил, считает ли он справедливым жестокое наказание для себя. Он согласился с этим. Повторил для всех сказанное ему накануне о том, что наказание можно считать состоявшимся только тогда, когда все присутствующие — в первую очередь, конечно, Катя — сочтут его искупившим свою вину. Он ответил, что и это считает справедливым.
— Тогда раздевайся до гола и полезай на табуретку, — спокойным будничным тоном скомандовал я ему.
Он быстро разделся и замер на табуретке в постойке вольно, подобно мраморному Давиду. Несмотря на заметное смущение он явно всё ещё чувствовал себя победителем, готовый стерпеть боль и унижение, но оставить спесь при себе.
— Вскрой головку, — скомандовал я, оборвав повисшую тишину.
Вот тут торжествующее выражение стало быстро сходить с его лица. Он метнул на меня взгляд, будто желая спросить, правильно ли он понял, но, увидав сидевшую рядом Катю, быстро опустил глаза и, держа двумя руками член, медленно вскрыл головку. Он замер так, держа член двумя руками, и, опустив голову, смотрел на него, не поднимая глаз. Я снова выждал длинную паузу.
— Подрочи теперь немного, пока не встанет. Покажи ка нам его во всей красе.
Самообладание понемногу начало возвращаться к Лёне. Он опустил одну руку, а другой начал суетливо ласкать себя. К его собственному удивлению член быстро встал колом. Растерянно он взглянул на меня.
— Сейчас ты брызнешь вот сюда, — сказал я, пододвинув пустую чашку к краю стола.
Затем, повернувшись к Катерине, пояснил: "Дело в том, Катенька, что когда он кончит, ему сразу станет стыдно в сто раз сильнее, чем сейчас". Но она сидела, уставившись на вставший Лёнин член, который к тому времени начал медленно опускаться словно клонясь под её сверлящим взглядом, и в ответ даже не повернула головы.
— Подсобите ка мне, Катенька, подержите чашку, — сказал я, вставая и увлекая её за собой.
Придержав за талию, я поставил её перед "статуей" , которая снова совершенно окаменела, и вложил в руки чашку. Катя замерла, вцепившись в неё обеими руками, и всё продолжая сверлить глазами Лёнины гениталии. Я же завёл его руки за спину и прочно стянул их кушаком от халата. Затем, встав сбоку от него, я медленно провёл ладонью сзади по его ляжке и, задержавшись на секунду у попы, просунул между ног, коснувшись яиц. Другой рукой я начал осторожно ласкать его член, который сразу встал часовым, приветствующим появление генерала. Тогда, не теряя времени, я быстро приласкал его, пока Лёня ни начал тяжело дышать. Тут я резко убрал руку.
— Разумеется, Катенька, мы не должны позволить ему получить удовольствие от оргазма, ни правда ли? Он заслуживает только боль и унижение.
— Вот именно: — вырвалось у Катерины в ответ.
Только теперь она немного стряхнула с себя оцепенение и взглянула в мою сторону. На её милом личике постепенно всё более отчётливо проявлялась злоба. Она опустила чашку, повесив её душкой на пальце, и гневным взором попыталась поймать Лёнин взгляд, но не смогла сделать этого. Его щёки, казалось, начинали розоветь.
— Сперва, не торопясь, нужно несколько раз подвести его к самому оргазму и остановиться, выжидая пока он немного расслабится. Он наверняка привык это делать на скорую руку. Нужно, чтобы ему захотелось до чёртиков.
Мои подробные комментарии привели к тому, что член Лёни вдруг сдулся, как воздушный шарик. Я сердито покачал головой.
— Ну, что же ты отвлёкся? Сосредоточься. Не нужны никакие фантазии, когда прямо перед тобой стоит настоящая фея в белых одеждах. Или ты всерьёз рассчитываешь, что тебе придётся это сделать только один раз за вечер?
Он так потешно поперхнулся, что все присутствовавшие дамы не смогли сдержать смешков.
Тут я осторожно взял руку Кати и положил её ладонь сзади на Лёнину ляжку, толкнув легонько вверх. Сам же освободившейся рукой стал ласкать яйца Лёни спереди. Не отдёрнув руки, Катя сделала шаг и встала с другой стороны, продолжая тщетно ловить его взгляд.