Завизжать и звать на помощь — или бить по яйцам. Такую дилемму решала для себя миловидная дама, когда мужчина приличной на вид наружности резко дернул её за сумочку. Дама находилась в том нервическом, пограничном возрасте, когда прохожие начинают размышлять, как же к ней обращаться — девушка или женщина. Мы будем добры и милосердны, и продлим девичий век. Девушка в свое время определилась с извечной женской проблемой — быть слабым существом и использовать свою беззащитность как сокрушительное оружие массового мужского поражения, или быть сильной, эмансипированной, а значит современной дамой, что давало соблазнительную возможность не стеснять себя предрассудками и условностями поведения и не скрывать нажитые за годы вредные привычки и дурные эмоции. Завершенность и отшлифованность столь тонкой области человеческого самосознания девушке придавали: посещение трехдневного курса мотивационно-саморегулятивного тренинга, недельные курсы по методу погружения холотропно-релизовой коррекции, двухнедельные занятия с диагностикой мотивационно-волевой сферы личности, самостоятельное развитие концентрации, медитации, релаксации и самогипноза по методикам карманного формата с уличных лотков и финал-апофеоз в виде детальной проработки десяти книг незабвенного господина Свияша. Одним словом, дама решила бить по яйцам, и как можно сильнее. Хорошо отрепетированным и не лишенным элегантности движением решительная девушка развернулась и ткнула коленом в паховую область злоумышленника. Мужчина тонко ойкнул, согнулся пополам и, хватая ртом сырой весенний воздух, просипел:
— Ты что, Ольга, охренела, что ли?
Героиня повествования, враз обретшая имя, еще несколько секунд всматривалась в незнакомца, а затем кинулась обнимать страдальца, осыпая его обязательно-необязательным набором милых бестолковых фраз:
— Олег, Олежка! Ты откуда? Какими судьбами? Вот так встреча. Сколько лет, сколько зим.
Но, спохватившись, зачастила приличествующим ситуации тоном:
— Ой, чтой-то я, дура. Прости меня, миленький. Тебе сильно больно? (По инерции чуть не добавила "дай подую", но вовремя взяла себя в руки).
— Я ж думала — это какой урод хочет у меня сумку вырвать. Ты знаешь — столько сволоты развелось. Хоть бери лицензию на отстрел. Ну как, тебе уже полегче, дорогой? Олег, грамотно социально адаптированный член общества, вспомнив про мужское достоинство и о том, что мужчина звучит гордо (и я бы даже добавил — временами с большой буквы), распрямился и, превозмогая непередаваемые болевые ощущения, проявил великодушие к милой девушке:
— Да ладно, ладно, не кипешись. Ничего страшного, надеюсь (в этом месте обязательна ремарка об очаровательной улыбке героя). Смотрю — ты летишь, старых знакомых в упор не видишь, на имя не отзываешься — вот и притормозил тебя малость. Отменная у тебя реакция, мать! Молодец. Девушка должна уметь за себя постоять. Особенно если девушка так хороша собой. Подпустив столь дешевой, но стопроцентно беспроигрышной лести, Олег раскинул призывно руки:
— Ну, давай чмокнемся, что ли?
Девушка не заставила просить себя дважды и с удовольствием расцеловала в обе щеки слегка располневшее, но по-прежнему милое, по-мальчишески озорное лицо бывшего школьного товарища. Затем подумала и даже немного повисела на его шее, тихонько повизгивая от избытка чувств.
— Слышала — ты на север перебрался.
— Правильно слышала, красавица. Вот, приехал родителей навестить.
— Жена, ребенок?
— Жена. А ребенков двое. Девочки. Вот так вот, мать.
— Горжусь! Настоящий отец-героин.
— А про тебя, радость моя, люди говорят — мужей меняешь как прокладки.
— Не верь, Олежек. Люди злы. Всего-то два раза замужем. И оба раза удачно.
— Много отцов — много детей?
— Отнюдь. Материнский инстинкт во мне еще дремлет.
— В отличие от основного.
— Что за гнусные инсинуации, молодой человек. Я возмущена.
— Ой, лапа моя, не прикидывайся бедной розовой овечкой. Уж мне ли не знать — сколько ты крови парням попортила. В тебя же все мальчишки были влюблены.
— Вьюнош, розовыми бывают только фламинго. Это раз. А на второе — вопрос: неужели такой большой и сильный мужчина все еще позволяет грызть себя детским обидам?
Бывший школьный товарищ немного растерялся, а затем, укрывшись неожиданно беззащитной, и потому такой искренней и очаровательной улыбкой, признался:
— Есть такая буква.
В повисшую неловкую молчаливую паузу успел родиться не один мент, прежде чем Олег продолжил: