— Потому, что дети не должны видеть голыми своих родителей! Это не правильно!
— Да почему? Почему не правильно-то? Кто это сказал? Дети же рождаются из голой мамы! Всю жизнь потом видят чьих-то голых мам. И если им это не нравится, то их считают извращенцами!
— Ты не понимаешь, — в голосе матери звучало сомнение. — Есть же такие важные вещи, как запрет на инцест! Это же природой предусмотрено! От таких отношений потом дети больные рождаются!
— Но мы же с тобой не собираемся никого рожать! — Юрка пристально снизу вверх смотрел в глаза матери. — Мы же просто два человека, которые любят друг друга. Чего же тут стыдиться!
— Ох, Юрочка! — вздохнула мать. — Когда ты так говоришь, я тоже это так чувствую — о! если б ты только знал, как у меня внутри все сладко ноет от нашей близости! Но разум говорит другое — что я старая похотливая корова, которая совратила собственного сына. Ну, ладно! Хватит разговоров. Иди спать.
***
Юрка провалился в сон, не дождавшись вечернего материнского туалета, а утром встал с первыми лучами солнца, пробившимися в комнату. Он чувствовал себя совсем свежим, утренний стояк бодро оттягивал трусы. В доме было тихо — наверное мать еще не проснулась. Юрка хотел пойти в туалет вздрочнуть, но в голову пришла другая мысль.
Он легонько толкнул дверь в материнскую комнату. Не заперто. Заглянул в щель. Комната находилась на теневой стороне, в ней было сумрачно. Мать, лежа на боку на широкой супружеской кровати, уютно закуталась в одеяло и тихонько посапывала во сне.
Юрка залез на кровать, и прижавшись поверх одеяла к ее спине, стал тихонько, легкими касаниями губ целовать ее в шею, щеки, уголки глаз.
— Боже, как приятно, — прошептала мать, не открывая глаза. — Хочу еще!
Ободренный Юрка потянулся вперед, взял ладонью ее лицо и чуть повернул к себе, коснувшись губами ее губ, потом, как бы смутившись, сразу поцеловал подбородок, шею, опять подбородок, уголок рта.
— Ты мой нежный кутеночек! — тихо выдохнула она, и ее полные губы остались приоткрытыми.
Юрка, расценив это как разрешение, нежно захватил губами ее нижнюю губу и провел по ней языком. Мать лизнула его в ответ, поднимая языком его верхнюю губу и проникая ему в рот. Юрка почти инстинктивно обхватил ее большой язык губами и начал посасывать.
С тихим стоном женщина отобрала свой язык у мальчишки и в ответ захватила его, пососала, потом отпустила, широко открыв рот. Их языки встретились: ее — большой и умелый, начал свою игру с его — маленьким и робким. Юрка, не выдержав, стал тереться о закутанную в одеяло маму своим колышком.
Почувствовав его толчки, мать разорвала поцелуй.
— О, мой бедненький! — шепнула она. — Так сильно хочется?
Юрка кивнул.
— О-о-очень!
Она, как будто приняв какое-то решение, отстранила Юрку, повернулась к нему и приподняла край одеяла.
— Забирайся ко мне.
Он нырнул под одеяло и оказался в маминых объятиях.
Утренняя мама пахла горьковатой мятой и слегка — свежим женским потом. Она была горячая, вся какая-то упруго-мягкая, и Юрка завозился, пытаясь сквозь ткань ночнушки ощутить каждую выпуклость, каждый изгиб ее тела.
— Ну, тихо, тихо! Не елозь. Я сейчас сама тебе помогу.
Юрка ощутил, как теплая мамина рука протиснулась между их телами и приняла его хуек в моментально намокшую ладошку.
— У-у-у, какой мокренький! Делай, малыш! Двигайся.
Юрка, наслаждаясь каждым мгновением, затолкался в ее руку, принимавшую его нежными пожатиями и поглаживаниями. Ощутив мамино дыхание на своем лице, он запрокинул голову и призывно открыл губы для поцелуя.
И мама накрыла их своими губами.
***
— Ну, сынок, ты силен! Это ж надо столько напрудить! — мать притворно хмурилась, застирывая в ванной испачканные его спермой ночнушку и простыню. — И откуда в тебе столько берется?! Ты же мальчишка совсем!
Юрка подошел к наклоненной над ванной матери и обнял ее за попу.
Мать зашипела.
— Юрка, прекрати! У меня там все саднит после вчерашнего! Осторожно! Вот же липучка! Пусти!
Позже, за завтраком они решили сегодня пойти погулять в город.
Весь этот день, в магазинах, кафе, кино, Юрка подчеркнуто галантно ухаживал за матерью и развлекал ее разговорами.
Порой он даже ловил на себе ее удивленный взгляд.
— Ты, сынок, прямо как кавалер у меня! Обычно ведь бука-букой! Вот, оказывается, как секс человека меняет!
— Это не секс! — горячо возражал Юрка. — Просто ты стала как будто ближе, роднее, и я больше не боюсь.
— Чего не боишься?
— Того, что ты будешь сердиться на меня за мои чувства и мысли: ну, про тебя. Ну, что я все время тебя представляю по-всякому.
— Так уж все время! — кокетливо засмеялась мама. — Ну вот сейчас, например, что ты себе представляешь?
Они сидели в кафе, вокруг были люди, и Юрка наклонился к ее уху:
— Я представляю, как ты попой садишься на вот эту бутылку. — зашептал Юрка, скосив глаз на бутылку из-под минеральной воды с тонким и длинным горлом, постепенно расширяющимся книзу. — Ты сидишь на корточках и оттягиваешь половинку попы рукой, а другой рукой удерживаешь бутылку. И постепенно опускаешься на нее, а она распирает тебя, тебе даже немножко больно, и хочется какать. Но ты не встаешь, потому, что иначе ты проиграешь спор.
Мать расширенными и отрешенными глазами смотрела на бутылку.
— А что это за спор? — прошептала она.
— Это наш с тобой спор — я говорю, что твоя пися растягивается шире, чем попа, а ты хочешь доказать, что все наоборот.