— И что?! А я его сестра! Нашим, санаторским, это никогда не мешало. Говорю же — сильно по психике это бьет, когда тебя, маленького ребенка, без твоего согласия по три раза в день в жопу дерут здоровые толстые дядьки. По другому начинаешь на все смотреть.
Юрка представил, что это он толстый дядька и дерет маленькую девочку, и расстроился. Его боец поник, зажатый упругим женским анусом.
— Ну-у-у, я так не играю. А ну прекрати расстраиваться! Что было — то прошло! Нечего нюни распускать.
*****
"А с Ленкой лучше не спешить. Тут аккуратно надо. Она у нас сейчас приносит жертву на алтарь семьи. А я разрушительница. Нужно сделать так, чтобы не она вам давала, а вы ей. Она должна просить, а вы соглашаться или нет. А там будете уже вы ставить условия…"
Тук-тук-тук. В дверь тихонько постучали.
— Юрочка: К тебе можно, сынок?
Юрка с трудом оторвал глаза от экрана и свернул окно. Мамин голос звучал виновато, что было совсем необычно. Осмотрев себя Юрка решил не застегивать ширинку — даже немного ее разворошил. Мокрые мамины трусы скомкал и засунул в карман, оставив торчать кончик.
— Да: — он подошел к двери и щелкнул замком.
— Зачем ты заперся, Юрочка? — мама вошла в комнату вслед за отступающим к столу Юркой и ее взгляд уперся Юрке в пах.
Юрка, как бы опомнившись, отвернулся, застегивая ширинку, но при этом специально повернулся так, чтобы мать увидела торчащую из кармана шелковую ткань. Мать звучно сглотнула. Юрка бухнулся на стул и понурился, чтобы скрыть растягивающиеся в победной улыбке губы.
— Я. . играл в компьютер:
— Ты: Ты на меня: обиделся?
Юрка непонимающе посмотрел на нее.
— Ну, за курсы эти: Ты пойми, тебе это так надо! Отдохнуть ты всегда успеешь, а тут такая возможность. Редкая: — она говорила с преувеличенным жаром. Юрка с удивлением глянул на нее и увидел что ее глаза непроизвольно блуждают с его оттопыренного кармана на монитор и обратно. К тому же она явно принюхивалась.
— Я не обиделся, — насуплено проговорил он. — Все нормально.
— Так ты не сердишься, — заискивающе спросила она. — Поедешь?
— Не сержусь, конечно: — у Юрки родилась сумасшедшая мысль. — Я: Я же так тебя: люблю:
Сказав это он отвернулся. Послышались шаги.
— О, мой хороший! Спасибо тебе! — мать подошла сзади и с жаром прижала его голову к своему животу.
Юрка почувствовал, как на его макушку легла тяжесть ее груди, и у него опять все зашевелилось в штанах. Он полуобернулся и неловко обнял ее. Объятие, как он и рассчитывал, пришлось на ее попу, ладони крест накрест легли на полные ягодицы и непроизвольно сжались. Мать на секунду застыла, но, оценив ситуацию, решила не реагировать. Она гладила его по затылку, пока не почувствовала, что Юрка, разжав ладони, тихонько поглаживает ее по попе. Она медленно отстранилась.
— Ну, все, все. Пойду. — она еще раз виновато глянула на сына, на его карман, отвернулась и вышла, прикрыв за собой дверь.
Блин! Как же классно! Вера рулит!
***
После недели, проведенной у Веры, Юрка чувствовал себя счастливой выжатой досуха тряпочкой. Вера употребляла Юрку как вещь — дорогую, очень ценную, требующую ухода, но все-таки вещь. И нельзя сказать, что вещь была сильно против.
Сначала Юрка еще делал попытки как-то ухаживать за Верой, пытаться выразить ей свой восторг, но быстро понял, что все это лишнее — ее бешеное вожделение делало бессмысленными любые условности, слова и представления о допустимом.
Сейчас, отдыхая после очередной случки, он вспомнил первый день этой недели. Как только он тогда вошел в дверь, затаскивая уложенный матерью и при этом абсолютно бесполезный чемодан, его схватили ненасытные Верины руки, потащили куда-то в сумрак ее квартиры, срывая одежду, перевернули, опрокинули, и вот он уже барахтается на ее мягком, колотящемся от плотского, звериного желания теле. Юрка даже не успел осознать, что происходит, но уже провалился в нее, и женское нутро всосало в себя его звенящий от напряжения колышек. Задыхаясь от беспорядочной работы тазом он не понимал, что заставляет его биться на ней, толкаться в эту прожорливую, чмокающую теплой жижей тьму, но остановка была немыслимой, невозможной, и он накачивал ее сквозь боль в пояснице, сквозь соленый пот, заливающий выпученные в темноту глаза.
Он пытался дергаться даже после того, как излился в нее, хотя каждое движение стало невыносимым, и от этой его агонии наконец-то зашлась, кончая, шалая Вера — шипение и свист сквозь сжатые в блаженстве зубы, шорох и конвульсивное шевеление всех частей ее тела одновременно — дрожащий мальчишка испугался ее как пугаются беспощадной и равнодушной стихии.
Потом она столкнула Юрку с себя, и уселась ему на лицо. Она не говорила ни слова, только бесстрастно глядя на Юрку, зажимала пальцами его нос. Задыхающийся мальчишка открыл рот, и Вера уверенным движением плотно втерла свои мокрые распухшие губы в его беззащитный рот. Уже знакомый терпкий вкус его семени разлился по языку и защипал небо и горло.