— Ты же даже не понимаешь, как это все больно! Даже не понимаешь! Ну почему я должна про все это думать! Почему мне все время нужно принимать какие-то решения! Я же женщина. Просто женщина, понимаешь! Это невыносимо, все время за все отвечать, все время беспокоиться. То ты подрался и тебя из школы исключают. То ты из всего вырос, а у мне зарплату задерживают. То у тебя гланды. То на работе сокращения. А тут еще и это! Ну что мне с этим делать? Что?!
Она тихо и очень горько расплакалась.
Юрка вскочил на колени и обнял ее сзади за вздрагивающие в рыданиях плечи. Она неловко повернулась в его руках и зарылась лицом ему под мышку. Он гладил ее по мягким волосам, чувствуя, как теплые слезы щекотно стекают по его боку.
— Не плачь, ну не плачь, пожалуйста. Не надо никаких решений, мне же ничего не нужно, просто любить тебя, быть рядом, обнимать! — Его хриплый шепот звучал так нежно, так мягко.
— Правда!? — всхлипнула она.
— Ну, конечно! — он не сдержался и коснулся губами выступающий на ее склоненной шее острый позвонок. Мама вся сжалась и замерла, подрагивая. — Ничего же не изменилось!
Эта ложь соскользнула с его губ так естественно, что он даже сам удивился себе.
Он гладил маму по волосам, а сам не мог оторвать взгляда от белевшего из-под оттянутой ночнушки вздрагивающего плеча. У Юрки мутился разум от желания коснуться его. Он нагнулся и прижался губами к месту, где шея нежным изгибом перетекала в плечо.
Мама внезапно крупно вздрогнула, запрокидывая голову, и с всхлипом втянула воздух.
— Ю-роч-ка! Ну по-жа-лей же меня!!! — простонала она сдавленным голосом. — Я же сейчас ум-ру-у-у!
Он изо всех сил сжал ее в объятиях
— Мамочка! Мамочка! — шептал он, целуя открывшуюся шею и ключицы — Я же ничего. . Я же только поцеловать!: Мамочка! . .
— Ю-роч-ка! Ро-о-дной! Нельзя! Нельзя же это! — широко открытые глаза ее ничего не видя смотрели в потолок, когда она то ли отталкивала, то ли прижимала его голову.
Юкин организм требовал своей привычной разрядки. В голове у мальчишки мутилось. Несмотря на неуверенное материнское сопротивление, он неумолимо сползал своим лицом ей в ворот ночнушки, чувствуя как теплая мякоть колеблется под его головой.
— Сы-нок! Сы-нок! — жарко шептала она. — Пожалей! Пожалей меня! Стыдно же! Стыдно!
Пряный запах материнского тела, внезапно сменился острым и уже таким знакомым Юрке запахом. Густой самочий дух вышиб из Юрки оставшуюся волю и он, задрожав, как замерзший цуцык, отчаянно навалился на мать, опрокидывая ее на кровать и шаря руками по ее телу. Она вскрикнула, приходя в себя, мощным толчком отбросила Юрку, вскочила с кровати и попятилась к двери, тяжело дыша. Слезы текли по ее мокрым щекам.
— Нельзя это, сынок! Понимаешь, я не могу! Не могу!!! — прорыдала она.
Хлопнула дверь. Скрипнула кровать — до Юрки донесся ее горьки плач.
Он вскинулся было идти к ней, но взял себя в руки — один раз уже напортачил. Не мог потерпеть!
Вместо этого он плотно прикрыл свою дверь и нарочито громко щелкнул замком. Ему показалось, или рыдания в соседней комнате усилились?
Юрка думал не спать, ждать развития событий, но эмоциональная перегрузка сделала свое дело — его сморил глубокий сон.
***
Субботнее утро встретило Юрку птичьим гомоном за окном. В доме была тишина, несмотря на то, что часы показывали 9-15. Юрка выглянул из комнаты и увидел закрытую материнскую дверь. Значит, она еще там.
Он натянул треники и футболку и прошлепал в туалет.
Пока он приводил себя в порядок, услышал, как мама вышла из комнаты и прошла на кухню.
Чувствуя легкий озноб, Юрка наспех вытер лицо полотенцем и вышел из санузла.
Мать, стоявшая около окна, при его появлении повернулась и слабо улыбнулась ему. Она куталась в большой махровый халат, волосы были наспех собраны в пучок на затылке.
— Проснулся, соня? А я совсем почти не спала ночью — видишь, какое страшилище!
Действительно, лицо ее выглядело уставшим, глаза немного припухли.
— Все думала. — она снова отвернулась к окну и замолчала.
Юрка подошел к ней и ткнулся лбом в ее плечо, как у них было принято в минуту особой приязни.
— Прости меня:
— Что ты, родной! Ты-то в чем виноват?! Это же я к тебе приперлась, считай, голая. Дура! И о чем только думала.
Мать досадливо покачала головой.
— Ты не думай, я знаю как тебе тяжело! Я себя вспоминаю в твоем возрасте — страшное дело эти гормоны! И это моя вина, что ты такой домашний, стеснительный. Ну хочешь, я тебя научу, как с девушкам знакомиться? Хочешь? А?
Она с надеждой скосила глаз на Юркин затылок.
Он помотал склоненной головой и глухо ответил:
— Ты же знаешь, что не хочу. Ты же знаешь. Мне никто не нужен — только ты.
— Сыночек, любимый мой! Я знаю, знаю! Я это чувствую. — она гладила его по щеке, ее голос был полон нежности и волнения. — Но ты ждешь от меня такой близости, которую я не могу тебе дать! Просто не могу. Не готова! Я же вижу — ты хочешь меня всю целиком, как мужчина хочет женщину! Ведь так? Да?
Юрка утвердительно молчал.
— Но это же совсем невозможно! Ты понимаешь это, сынок?
— Нет, — после короткой паузы глухо выдавил он. — Нет. Я. Не. Понимаю.
Мать попыталась что-то сказать, но Юрка поднял голову от ее плеча и глядя ей в глаза с усилием заговорил:
— Я не знаю, как это сказать словами. Пока ты рядом, я ничего не понимаю. Ты сейчас говоришь, а я просто хочу поцеловать тебя в рот. И это честно. И я не понимаю, почему мне это нельзя. Я же вижу, ты тоже хочешь чтобы я тебя поцеловал.
Мать отвернулась к окну, черты ее лица обострились.
— Ведь совсем-совсем чужие же люди могут целовать тебя в рот! У тебя же были мужчины. Они же были, ведь правда!? Они тебя раздевали, смотрели на тебя, трогали тебя везде. Делали с тобой это. Почему же нельзя мне??? Я же ТАК этого хочу! И ты же тоже этого хочешь. Ведь так? Я же чувствую!
Мать тихо всхлипнула.
Юрка выдержал паузу и, вспомнив Верины уроки, продолжил, резко меняя тон.
— Но я не буду больше тебя мучить, мамочка. Я совсем не хочу разлада между нами. И я мужчина — я должен уступить, я знаю… Раньше же я как-то молчал, терпел, правильно? Ну, значит и дальше потерплю.